Вадим тем временем, совершенно потеряв голову, все же старался вразумить Веру.

— Ты должна забыть об этом, — говорил он, задыхаясь от волнения. — Забыть раз и навсегда! Подумай, какое горе ты причинишь Сане.

Она резко встала и прижалась к нему, обвив его шею своими ослепительно белыми руками.

— Я не могу, я пыталась. Не знаю, что стало со мной. Я измучена и несчастна. Наверно, мне надо уйти от вас обоих. Поцелуй меня. Я скверная и гадкая, меня тянет к тебе что-то непреодолимое, звериное и ужасное, чего я раньше в себе не подозревала. Я хочу остаться с тобой всего на одну ночь. Тогда мне станет легче, я уйду и больше не буду тебя беспокоить. Не прогоняй меня сейчас, ты всегда обо мне заботился.

Он смотрел сверху в обращенное к нему лицо, видел зовущие рдеющие губы, прекрасные глаза, влажно мерцающие серебром, чувствовал пьянящий запах тяжелых волос и знал, что любит ее, и любит уже давно, с того первого поцелуя в незабываемый летний вечер. Теперь он понимал, что был обречен с самого начала, и дружба его с Саней была обречена. Дружбу еще можно спасти, надо только отказаться от любви, но отказаться от девушки, которую он сейчас держал в объятиях, он не мог. Еще слабо пытался сопротивляться разум, но руки уже его не слушались, чувства вытеснили последние обрывки мыслей, скоро остались одни ощущения, дикое, нестерпимое желание, затем рывок — внезапное, стремительное сплетение тел, и наслаждение, какого он никогда прежде не испытывал. Его где-то блаженно и долго носило, но вот волна схлынула и оставила его на берегу голого и сирого, открытого всем ветрам, недавно сильного и счастливого, теперь жалкого, раздавленного и побитого о камни.

Вера целовала его губы, шею, плечи и шептала:

— Я знала, знала, что все так и будет. Я люблю тебя. Ты божественный.

Ему было нехорошо. Он поднялся, надел халат, еще хранивший тепло ее тела, пошел в ванную комнату и встал под ледяной душ.

Когда он вернулся, она сидела на краешке кровати, завернувшись в простыню и сжавшись в комок.

— Я тебе противна? — жалобно спросила она.

— Нет, Вера. Нет. Не будем сейчас об этом. Оденься, я отвезу тебя домой.

В машине он не произнес ни слова, но проводил ее до самой квартиры и ушел, убедившись в том, что она скрылась за дверью.

Назавтра, перед уходом на работу, Петр Ефимыч зашел в комнату сына. Вадим был совершенно спокоен и тоже собирался ехать на занятия. Петр Ефимыч положил на письменный стол страничку, вырванную из блокнота, и связку ключей сверху.

— Что это? — спросил Вадим.

— Я хорошо знаю, как нуждаются молодые люди в спокойной обстановке, где они могли бы встречаться. Сам был в твоем возрасте. Это адрес и ключи. Квартира принадлежит моим друзьям. Они уехали в длительную командировку. Можешь пока пользоваться.

— Спасибо, пап, только вряд ли они мне понадобятся, — голос Вадима звучал чересчур ровно.

— Мое дело предложить, — сказал отец и вышел.

Вадим поехал в университет. После занятий, как обычно, зашел за Верой. Она шарахнулась от него, как от зачумленного.

— Не смей ко мне подходить, — прошипела она. — Это все из-за тебя. Если бы ты не вертелся все время около Сани, ничего бы не случилось. Я ненавижу тебя!

Она круто повернулась, задев волосами его щеку, и быстро пошла прочь. Он провожал ее глазами и видел, как вздымаются и опадают при каждом шаге ее жаркие локоны и льются вдоль гибкой спины; как двигаются округлые бедра и стройные ноги, и чувствовал, что у него сохнет во рту.

Он не пошел за ней и не искал ее на следующий день. Он приходил домой и неподвижно сидел за столом, уставив невидящий взгляд в открытый учебник. Несколько раз звонила Оля. Все тем же ровным голосом он отвечал ей, что занят, и вешал трубку.

На третий день, подойдя к своей машине, он увидел Веру. Она стояла и смотрела на него с уже знакомой ему смесью вожделения и яростного неприятия. Он молча усадил ее на переднее сиденье и поехал к своему дому.

— Подожди здесь, я сейчас вернусь, — сказал он, останавливая машину у подъезда.

Он зашел в квартиру, взял со стола ключи и адрес, которые лежали на том же месте, где оставил их Петр Ефимыч, и спустился вниз.

— Куда мы едем? — спросила Вера напряженным голосом.

Он не ответил, лишь искоса скользнул по ней своим темным взглядом. У нее томительно сорвалось сердце и забилось быстро и беспорядочно.

Вера с Вадимом встречались в чужой квартире уже несколько недель. После того как Вадим стал в состоянии хоть что-то различать, он осмотрел квартиру и пришел к выводу, что вряд ли здесь кто-то жил. Она скорее напоминала двухкомнатный гостиничный номер. В ней было все, что необходимо человеку для непродолжительного проживания, но не было книг, картин, тех мелких вещей, украшений, милых безделиц, которые делают квартиру жилищем. Однако Вадим не стал ломать себе голову над тем, кому могла принадлежать квартира и для каких целей она предназначена. Ему было все равно. Он находился в состоянии прострации, из которого его могла вывести только Вера. Ни о чем другом, кроме нее, он думать не мог. Даже о Сане.

Любовь их с Верой больше походила на ненависть. Стоило им остаться наедине, и они набрасывались друг на друга, как враги. Он ласкал ее тяжело и исступленно, иногда грубо, и ей это нравилось. Она не уступала ему в силе страсти. Его спина была исполосована ногтями, а на плечах алели следы ее острых зубов.

Часто, отрезвев после ласк, она плакала и говорила, что любит Саню, а к Вадиму ее влечет низменное, плотское и постыдное. Он слушал ее равнодушно, без малейшего сочувствия.

— Ты зверь, — говорила она, — ты сам еще не знаешь, но ты настоящий зверь, умный и жестокий.

— Благодарю за лестную характеристику, — сухо отвечал он.

— Забудь все, что я сказала, — просила она через мгновение, осыпая его бесчисленными поцелуями. — Я люблю тебя больше жизни. Я пытаюсь обмануть и тебя и себя. Я умру, если не буду с тобой.

В такие минуты приступы агрессии сменялись наплывами взаимной нежности. Случалось, он подолгу замирал, погружаясь в созерцание ее красоты, которую нельзя было постичь разумом, можно было только впитать сердцем и хранить в себе как святыню. Он брал ее маленькую руку или изящную ступню, разглядывал и поражался могуществу природы, способной создать такое совершенство. Он смотрел на нее, и на ум ему приходили слова «чело», «ланиты», «перси» — и стихи Пушкина. Она, царственно раскинувшись в дремотной истоме, ощущала на себе его взгляд как живое теплое прикосновение. Тело ее отливало золотом, каждый волосок лучился и создавал игру света на белоснежной коже.

Одурманенные, в чувственном угаре, они не замечали, как летит время. Близилась летняя сессия, а от Сани по-прежнему не было никаких известий. В один из последних дней мая Вадим очнулся в Вериных объятиях, когда она невзначай упомянула, что через несколько дней экзамены, и сообразил, что Сани нет уже почти целый месяц. Предчувствие беды сдавило ему грудь. Он решил выждать еще два дня и ехать в Свирицу.