— Девушка, милая, прошу вас, дайте мне подробные координаты его воинской части. Мне надо его найти во что бы то ни стало.

Девушка посмотрела на него и улыбнулась.

— Это ваш родственник?

— Брат. Понимаете, он ушел в армию и никому ничего не сказал.

— Такое случается, — сказала она, — молодые люди переживают стрессы, ссорятся с родителями или с любимой девушкой и бегут в армию. Так поступают самые сильные. Сейчас я посмотрю, куда отправили вашего брата.

Она вышла в другое помещение. Вадим достал записную книжку и ручку и приготовился записывать. Через пять минут девушка вернулась. Лицо ее выражало растерянность.

— Видите ли, — сказала она, с сожалением глядя на Вадима, — плохо, что ваш брат вам ничего не сказал. Возможно, тогда бы вы его остановили. Дело в том, что его отправили в Афганистан. Мне сказали, что он сам туда попросился.

Вадим смотрел на нее несколько секунд непонимающим взглядом.

— Как — в Афганистан? — сказал он и выронил ручку.

Девушка охнула, засуетилась, торопливо вышла из-за стойки.

— Садитесь, прошу вас. Вот сюда. Я сейчас принесу вам воды.

— Как — в Афганистан? — повторил он.

Рядом отворилась дверь, и появился военком, тучный немолодой мужчина в военной форме, но невоенного вида. Выглядел он помятым и как-то по-домашнему.

— Риточка, мне бы чайку, — просительно сказал он и развернулся, пробираясь боком обратно в дверь.

Рита, усадив Вадима на стул, настойчиво предлагала ему воды.

— Что это с молодым человеком? — спросил военком. — Ты что расклеился, парень? Этакий орел и сомлел, как кисейная барышня!

— У него брат в Афганистан уехал. Добровольно. А родным ничего не сказал.

— Постой, постой, это который, Никитин, что ли? Других добровольцев у нас не было.

— Я на него дышать боялся, а он — в Афганистан?! — сказал Вадим.

— Эх, парень, утешил бы я тебя, да не знаю как. Бог даст — живым вернется. Ты раньше времени не терзайся. Я его и то отговаривал. Куда ты, говорю, в пекло лезешь, дурья твоя башка? А он мне: хочу, говорит, исполнить свой интернациональный долг. Тьфу ты, едрить твою!.. Это ж как молодым мозги запудрили! Слова всякие громкие выдумали… Погоди-ка, у него родных вроде не было. Он так и сказал: «А если и убьют — плакать будет некому».

Вадим вскочил и выбежал на улицу.

Военком, глядя ему вслед, покачал головой:

— Устал я, Ритуля, устал. В отставку пора.

Вадим стоял перед отцом. Они неистово кричали друг на друга. Час назад Петру Ефимычу позвонили из военкомата и сообщили, что явился его сын, Вадим Березин, и требует, чтобы его отправили в Афганистан. Петр Ефимыч сорвался с работы и чуть ли не силой привез самоуправца домой.

— Ты никуда не пойдешь, — гремел Петр Ефимыч, — ишь, чего удумал! Учти, в нашем военкомате все меня знают, а военком — мой близкий друг. Вадим, я всегда тебе помогал, но теперь я буду стоять насмерть. Я употреблю все свое влияние, чтобы ты не смог наделать глупостей. Отпустить единственного сына на войну! Я еще не сошел с ума!

— Папа, сколько раз я тебя просил не вмешиваться в мою жизнь! От тебя требуется только одно: узнать, в каком именно месте служит Саня. Я знаю, — ты это можешь. Больше мне ничего от тебя не нужно.

— Ах, теперь я тебе стал не нужен, да и нужен бываю только тогда, когда речь идет о твоем друге! Ты подумал хотя бы о матери? Ведь если с тобой что-нибудь случится, это ее убьет!

Лариса сидела рядом в кресле и плакала, закрыв лицо руками.

— Значит, Саня пусть пропадает, потому что у него нет родителей! Ему, значит, можно, а мне нельзя!

— А так вы погибнете оба! Ты ничего не добьешься своим глупым самопожертвованием. Человек должен думать о себе и о своих близких. Хватит витать в облаках. Спустись, наконец, на нашу грешную землю!

— Земля не грешна, — устало сказал Вадим, — грешны люди. Так Саня говорил. Он хотел учиться, чтобы заботиться о Земле. И всегда заботился о людях. Что же, теперь о нем некому подумать? Я и есть его близкие. Он мне и друг и брат, и я должен его найти.

— Нет, я этого не вынесу! Лариса, поговори хоть ты с ним. Хорошо, давай успокоимся и трезво все обсудим. Сделаем так: у меня много влиятельных знакомых среди военных чинов. Попробуем вернуть его назад.

Лицо Вадима озарила радость.

— Пап, если ты это сделаешь… если сделаешь!..

— Но учти, что для этого мне нужно время.

— Нет у нас времени! Каждая минута смертельно опасна! Пап, иди и начинай прямо сейчас!

— Хорошо, да не волнуйся ты так! Не все же подряд гибнут.

— А вдруг он не захочет вернуться?

— Ему прикажут. Он теперь человек военный, обязан подчиниться. К тому же никто не станет ему объяснять, с какой целью его высылают обратно в Россию.

Рассуждения отца были логичны и вселяли надежду. Петр Ефимыч вышел и, спускаясь в лифте, чертыхался, бранился, но чувствовал облегчение. На сей раз пронесло: главное было удержать мальчика от опрометчивых поступков. Лариса была права, — связь Вадима с Верой обернулась трагедией, но кто же предполагал, что этот безумец Александр бросит учебу и отправится в Афганистан и тем самым поставит под угрозу благополучие Вадима. Скорее всего, Александр сейчас находится в учебном отряде где-нибудь на границе, однако Вадиму этого лучше не знать.

Дома, в гостиной, Вадим, стоя на коленях рядом с креслом матери, обнимал ее, зарывшись лицом ей в грудь, как он это делал всякий раз, когда искал у нее защиты. Она гладила его густые темные волосы и сильную спину, и он был для нее все тем же маленьким мальчиком, ее ребенком, уязвимым и неприспособленным к жизни.

— Что же будет с Верой? — спросила она.

Он поднял к ней искаженное страданием лицо:

— Не знаю. Если бы я уехал, было бы проще. А так, когда она рядом… Я люблю ее. Мам, поговори ты с Саней. Объясни, что мы не хотели делать ему больно. Со мной он не станет разговаривать.

— Я была бы счастлива видеть Веру своей невесткой. И Саня обязательно все поймет и простит вас обоих. Только что он будет делать со своими чувствами? Ты не можешь жить без Веры. Но и он, как видно, не может. Он уехал, чтобы не быть с ней рядом, как только что ты сам сказал. Если ты не в силах с ней расстаться, тогда не ищи его общества, не устраивай ему пытку. Ты должен сделать выбор, Вадим. По-другому не бывает, — всегда приходится выбирать.

Она говорила ему то, что он знал и понимал сам. Но он продолжал встречаться с Верой на той же квартире, ожидая возвращения Сани со смешанным чувством нетерпения и страха. Он проклинал себя за бесхарактерность, его раздражала собственная зависимость от Веры, он мысленно разделывался с собой, обвинял себя в подлости, неблагодарности, малодушии и множестве других пороков, но все медлил с разрывом, забываясь каждый раз в ее объятиях. Она догадывалась о его решении, но ничего не спрашивала, была тиха, печальна и непривычно ласкова, словно не хотела омрачать ссорами их последние встречи. Он неистовствовал в своей горькой страсти, с трудом отпускал от себя Веру по ночам, чтобы не вызвать недовольства ее родственников, никак не мог ею насытиться, с ужасом сознавал, что она уже вошла в его плоть и кровь, пытался представить себя без нее, и только тогда понимал, что чувствовал Саня. Еще он понимал, что Сане там, на чужбине, под пулями, легче, чем потом будет здесь, и укреплялся в своем решении найти друга в Афганистане, если Петру Ефимычу не удастся вернуть его домой.