— Ваш приятель? — М. поворачивается ко мне. Я неохотно киваю.

Он долго рассматривает фото и наконец спрашивает:

— Как его зовут?

Я пожимаю плечами:

— Какое это имеет значение?

М. спокойно смотрит на меня, ожидая ответа. Щелкнув, включается калорифер и начинает тихо гудеть. Из отдушины в потолке льется поток теплого воздуха, снисходя на нас, словно некий дух.

— Ян. — Я забираю у него фото и ставлю его на место. — Ян Маккарти. А теперь пойдемте.

Мы выходим из дома и подходим к его машине, шикарному новому «мерседесу». Небо сплошь затянуто тучами. М. открывает передо мной дверцу машины и ждет, пока я сяду. Когда он кладет руки на руль, я спрашиваю:

— Куда мы едем?

— Прокатиться. На озеро Тахо.

Мы выезжаем на улицу. Для прогулки, пожалуй, выдался не самый подходящий день. Сейчас конец зимы, и недавно прошел дождь. М. выводит машину на шоссе, и я устраиваюсь поудобнее, готовясь к двухчасовой поездке. «Мерседес» плавно и беззвучно летит по дороге.

Мы едем молча. Начинает накрапывать дождь, и М. включает «дворники». Позади остаются миля за милей. Я гадаю, зачем он взял меня на эту прогулку. Выглядываю в окно — дождь стоит стеной. Мы уже в Сакраменто, где от пятидесятого шоссе отходит шоссе номер 80. Движение сейчас не такое оживленное, как в будние дни, и хотя М. превышает разрешенный лимит скорости, нас то и дело обгоняют.

— За все время вы так ни разу никуда и не вывезли Фрэнни, ни разу не назначили ей свидания — я имею в виду, настоящего свидания.

Он долго молчит, так что я уже решаю, что ответа не будет, но тут раздается его голос:

— Честно говоря, в обществе вашей сестры мне было скучно. Меня бесит жестокость этих слов, но тут я вспоминаю, что в своем дневнике Фрэнни записала, как я говорю то же самое о мужчинах. «Я знаю, что скоро он мне наскучит». Эта фраза сейчас меня преследует. Неужели мои слова звучали так же жестоко, как сейчас звучат слова М.?

— Если она была такой скучной, зачем же вы с ней встречались? И почему из всех женщин выбрали именно Фрэнни — она же не в вашем вкусе. Это сразу видно.

— Повторяю, я встречался с ней ради собственного развлечения. — Он искоса смотрит на меня. — Хотел посмотреть, что можно с ней сделать.

— Вы хотели властвовать над ней — разве не так? От вас не потребовалось больших усилий, чтобы ее развратить. Отчего бы не подобрать себе что-нибудь более подходящее, например, женщину, не такую…

— Не такую покладистую? — уточняет он. — Что-нибудь вроде вас?

Я не отвечаю.

Несколько следующих миль мы едем молча, затем М. говорит:

— Вы не понимаете. Господство, власть — это еще не все. Когда я впервые увидел вашу сестру возле Пута-Крик, мне захотелось научить ее любить — любить так сильно, чтобы быть готовой на все, лишь бы сохранить эту любовь. Мне было интересно, как далеко она может зайти.

На миг я теряю дар речи. Он говорит о Фрэнни так, словно она подопытный кролик или микроорганизм в чашке Петри.

— Значит, вы манипулировали ею? — наконец с усилием произношу я.

— Именно так.

— И в этом состояло ваше развлечение? — Мой голос дрожит. Как Фрэнни могла на такое попасться? — Вы ее использовали — вот к чему все сводится.

— Да, но не надо так возмущаться. Я просто предоставил ей то, что она хотела. Давайте говорить откровенно — она была толстой и скучной. Я не мог полюбить ее, зато мог заниматься с ней любовью и сделал так, что она почувствовала себя желанной. — Он на миг замолкает, затем добавляет: — А вот вы этого не сделали, Нора. Вы ее игнорировали, что гораздо более жестоко.

Его слова больно ранят меня.

— Но потом вы расстались с ней. Когда она вам надоела, вы от нее избавились.

— Мои отношения с вашей сестрой были непостоянными — как и со всеми другими. Я даже удивлен, что они продлились так долго. У всех есть свой срок годности, и люди должны это понимать. Не забывайте — Фрэнни мне все рассказала о вас. Я знаю, что вам нравится, что не нравится, знаю ваше прошлое и — готов поспорить — даже ваше будущее. Я знаю вас. В вашей жизни мужчины так же не задерживаются, как женщины в моей.

— Это неверно, — говорю я. — Теперь уже нет.

— Мне Фрэнни нравилась, — продолжает М., не обращая внимания на мое замечание, — и она это знала, но я ее не любил, никогда не говорил ей, что люблю, и никогда ничего не обещал. Я взял от нее все, что хотел, а в обмен дал все, что мог.

И снова я думаю о мужчинах в моей жизни. Я тоже брала от них то, что хотела, и давала то, что могла, — или, точнее говоря, давала минимум того, что могла.

— Вы разбили ей сердце, — говорю я, вспоминая о тех мужчинах, которых я так легко бросала.

Голос М. смягчается.

— Ее счастье, что мы с ней расстались. Я мог бы завести ее гораздо дальше.

Я вспоминаю хлев, ящик в гардеробной, дневник Фрэнни и то, как она хранила секреты М.

— Итак, куда же вы могли ее завести?

Вопрос риторический; я не жду, что М. ответит, и тем не менее…

— Скоро узнаете, — говорит он. Мне становится нехорошо.

— Что вы имеете в виду? Молчание.

Мы уже выехали из долины и находимся в предгорье, направляясь в сторону заснеженных гор. Дождь усиливается.

— Пожалуй, я действительно разбил ее сердце, — задумчиво изрекает М. — Но она бы это пережила. Она так бы и жила с разбитым сердцем.

— Если у нее вообще был шанс выжить. Вздохнув, М. устало улыбается.

— Кажется, мы вернулись туда, откуда пришли. Я расстался с ней за несколько недель до ее смерти, порвал с ней, понимаете? К чему мне было возвращаться и ее убивать? Зачем мне ее смерть?

— Я видела ваш ящик в чулане и знаю, что вы делали с ней. Вам нравится боль, которую испытывают другие. Думаю, вы из тех, кто теряет над собой контроль. Вы зашли слишком далеко, и Фрэнни умерла.

— Прежде всего, — назидательным тоном заметил он, — вы не знаете, что я делал с Фрэнни, и не узнаете до тех пор, пока я вам этого не скажу. Во-вторых, если вы считаете, что я убил ее в порыве садистской страсти, то не боитесь ли вы, что и с вами я потеряю контроль над собой?

— Чтобы сразу угодить в полицию? Вряд ли.

— Но если я потеряю над собой контроль, то не смогу рационально мыслить. Возможные последствия до меня просто не дойдут.

Внезапно я почувствовала себя словно в клетке, и машина как будто стала меньше.

— Если я погибну — вам тоже конец. Полиция узнает, что вы к этому причастны, и на сей раз они вас возьмут.

В этом для меня заключается некоторое удовлетворение — наконец-то он заплатит за то, что сделал с моей сестрой. М. с минуту молчит, затем медленно, как недовольный ребенком отец, качает головой: