– Мент, чего с него взять. Значит, материал собираете? – Крячко кивнул, быстро прикидывая, какую пользу можно извлечь из встречи с телевизионщицей.

Крячко хотел поехать к Гурову, выпить, потрепаться за жизнь. С другой стороны, он знал, чем такое мероприятие закончится. После семи вечера он, Крячко, будет рваться домой, но ему будет совестливо оставлять друга в одиночестве. В результате Крячко может у Гурова заночевать, жена с дочкой обидятся и будут правы.

– Гуров великий сыщик и отличный парень. – Крячко заглянул женщине в глаза.

– Я вам верю. – Татьяна улыбнулась. – Что дальше?

– Его следует изучать детально, в различной обстановке.

– Вы сводник?

– Каждый женатый мужик – сводник, потому как одновременно и завидует, и сочувствует. В общем, так, Танечка. Вы мне нравитесь, я вас приглашаю в гости к Льву Ивановичу. Вы знаете, какая у него квартира? Как можно делать о человеке передачу, не побывав у него дома? Какая обстановка? А кухня? А ванная, с ума можно сойти!

Татьяна наблюдала за Крячко с любопытством. Когда он упомянул о ванной комнате, женщина фыркнула и сказала:

– Станислав, к вам необходимо привыкнуть.

– Ко мне? – Крячко смотрел удивленно. – Вы попытайтесь привыкнуть к Гурову!

– А на кой черт мне к нему привыкать? – Татьяна не позволяла мужчинам разговаривать с собой в подобном тоне, рассердилась. – Отложим знакомство до следующего раза. – И нажала кнопку лифта.

– Как скажете, мадам! – Крячко поклонился. – Только другого раза может не представиться.

Татьяна смотрела задумчиво, решая, что ей больше хочется? Поехать с этими странными мужиками или послать их и отправиться домой? Вчера Гуров произвел на нее двойственное впечатление: раздражал и притягивал одновременно.

– По коням! – Гуров появился стремительно, взял Татьяну и Крячко под руки, ввел в лифт, который только раздвинул двери. – Надо убраться из этого здания немедленно.

Гуров подсадил даму в «мерседес» Крячко, прыгнул в свою «семерку»; вскоре они уже парковались у подъезда дома, некогда стоявшего на Никитском бульваре, затем много лет на Суворовском, сегодня вновь вернувшегося на Никитский. Дом был большой и не путешествовал. Это бульвар перестраивали, обрезали да переименовывали.

Татьяна Ташкова, женщина своенравная, – пользовалась у мужчин успехом, да и профессия приучила ее командовать, – несколько растерялась под быстрым мощным напором милицейских сыщиков. Они обращались с ней вроде уважительно, но ни о чем не спрашивали, открывали двери, закрывали двери, вводили ее, выводили, пока она не оказалась за бронированной дверью; за спиной лязгнули мощные засовы, и Гуров то ли усадил, то ли кинул Татьяну в огромное низкое кресло, громко заявил:

– Вот и ладушки! И путь они все горят голубым пламенем!

Крячко пронес привезенные пакеты на кухню, выглянул и спросил:

– Уже стреляют?

– Простите, Танечка, буквально две минуты. – Гуров улыбнулся, взглянул на друга, который уже снял пиджак, подпоясал фартук, а пистолет отцепить забыл. – То ли этот аферист, на веранде которого убивают, то ли евойный адвокат напугали Яшина и Ждана, те накапали своим шефам, накрутили нашего министра, и все это дерьмо обрушилось на голову Петра.

– А мы с тобой сбежали! Молодцы! – Крячко хлопнул себя по животу. В фартуке и с пистолетом Станислав выглядел комично.

– Ты чего-нибудь сними, либо тряпку с живота, либо пистолет из под мышки, – сказал Гуров. – Мы не сбежали, а выполнили приказ своего начальника, который велел нам убираться с глаз и не показываться до особого распоряжения. Наливай, господа сыщики изволят отдыхать!

– Слушаюсь, шеф! Как в лучших домах! – Крячко подвинул журнальный столик, расставил высокие стаканы, ловко нарезал апельсин, принес из кухни замороженную бутылку водки и налил.

Татьяна взглянула на вмиг запотевший стакан, прикрыла глаза.

– Танечка, данная бутылка пролежала в заморозке двадцать семь дней! торжественно произнес Крячко, поднимая стакан. – Ровно столько дней ваши покорные слуги были трезвенниками. Но все проходит! За вас! За встречу! За удачу! И чтобы в нас промахнулись!

– Здоровья! – Гуров чокнулся с Таней, выпил, зажевал долькой апельсина.

– Станислав, вы налили щедро. – Татьяна осторожно взяла стакан. – Но и в тост запихнули столько, что отказываться неприлично.

– "Чтобы в нас промахнулись" на самом донышке лежит.

– Водка лежит? – Татьяна усмехнулась. – Да Бог с вами, пусть «лежит водка», главное, чтобы в вас промахнулись. – Она выпила половину, тяжело выдохнула, осторожно вытерла слезу и допила до конца.

– Во! Я сразу понял, что ты свой человек, Танюша! Умница! Пошли готовить ужин, я тебе такое про Гурова расскажу, ахнешь!

– Татьяна Евгеньевна, простите парня! – Гуров закурил. – Тяжелое детство, кругом уголовники, генералы – кошмар!

– Да уж ладно, мы тоже кембриджев не кончали, – рассмеялась Татьяна, протягивая руки. – Помогите мне выбраться из кресла, я чего-нибудь вам сготовлю.

Гуров помог женщине подняться из низкого кресла, прошел с ней на кухню.

– У нас равноправие, готовим вместе! – заявил Крячко, показывая Гурову большой палец.

* * *

Борис Галей и Аким Леонтьев выпили, вернее пригубили, из рюмок. Встретились они на Речном вокзале, но Галей в местном ресторане оставаться не захотел; они прокатились на своих машинах по Ленинградскому шоссе, развернулись, устроились в ресторанчике «Айястан», который несколько лет назад был моден, особенно у приезжих армян, сейчас почти пустовал.

Они взяли бутылку водки и простую закуску, поглядывали друг на друга изучающе. Аким открыто, Борис исподтишка.

– Я бы тебя узнал, – сказал Аким. – Сколько лет минуло, а узнал бы. Лобастый и уши маленькие, прижатые, глядишь исподлобья, запомнилось.

– А я тебя никогда и не видел, – ответил равнодушно Борис. – Школа, детство, оставим. – Он махнул рукой. – Кто ты есть, какие у тебя ко мне дела?

Акиму, как и Галею, было за тридцать, но внешне они были совершенно разные. Борис выглядел старше, видимо, за счет своей сдержанности, скупости движений и мимики, тяжелого взгляда. Аким был высок, под метр девяносто, широкоплеч, русоволос и улыбчив, хотел выглядеть простецки и беззаботно. Галея такая манера не обманывала, в мужике чувствовалась скрытая опасность. Борису и широкая улыбка нового знакомого, и эта опасность, порой проскальзывавшая во взгляде, нравились. Сам Галей считал свою манеру держаться, неприкрытую угрюмость, серьезным недостатком и пытался бороться с собой, улыбался через силу, даже шутил, но знал, что получается у него плохо.

– Какие у меня к тебе дела? Так сразу и не скажешь. Понимаешь, Борис, доверчивые в наши дни долго не живут. Я давно ищу партнера. – Аким улыбнулся широко, хлопнул себя по груди, спросил: – Дурак? Согласен. Я отлично понимаю, ты мне не доверишься, что естественно. Борис, мы нужны друг другу, кто-то должен был сделать первый шаг. Я слышал о тебе, ты наводил справки обо мне.