Граф Аракчеев мне сообщил, что наш государь был встречен прусским королем за две версты от Бреславля. Все прусские войска были под ружьем, и народ несметной толпой кинулся на встречу его величеству, не переставая кричать «Да здравствует Александр! Да здравствует наш избавитель! Ура!».

Государь за свое короткое пребывание в Бреславле нашел время присутствовать на спектакле, на одном балу и утром на параде.

10 марта. Понедельник.

В Калише имеется военное училище: я имел случай видеть много молодых людей, воспитанников училища, под ружьем на похоронах одного их товарища. Они очень стройны; одеты по французскому образцу в синий мундир с красными отворотами и широкие панталоны. Вооружение их пропорционально росту, и носят они его изящно. Унтер-офицерам присвоены эполеты, у старших – серебряные, а у младших – шерстяные.

11 марта. Вторник.

Наконец, граф Толстой соблаговолил дать ответ, даже удовлетворительный, так как он обещал написать графу Головину в Петербург, чтобы после свадьбы барышни де Рибас[153] ее комнаты были отведены моим сестрам. Это все, о чем его просили, поэтому я очень обрадовался за сестер.

По выходе от графа Толстого я поспешно пообедал, а затем отправился на учение. Остальную часть дня я провел у графа Потемкина.[154]

12 марта. Среда.

Мы заступили в караулы в Калише, где произвели учение в присутствии государя. Его величество остался очень доволен нами и сказал, что теперь нам прощает все, в чем перед ним провинились, поступив нехорошо с Криднером. Действительно, в Вильно государь сказал, что мы много должны сделать, чтобы заслужить прощение, и тогда мы, несчастные, думали, что нам придется бить неприятеля, чтобы достигнуть прощения, упустив совершенно, что одно удачное учение заменит, по меньшей мере, одну победу. Доказательство – то, что Бородинское сражение и вся бессмертная кампания 1812 года не могли расположить к нам его величество настолько, как парад в Калише. Курьер привез донесение из Гамбурга, занятого нашими войсками.[155]

15 марта. Суббота.

С четверга я страдаю зубной болью; сегодня немного легче, и это очень кстати, так как получен приказ придвинуться к Калишу, чтобы быть наготове к сбору во время приезда прусского короля, которого ожидали 18-го числа.

16 марта. Воскресенье.

Наша деревня Венгри очень близко от Калиша, и так как она не была нужна ни одному корпусу, приближавшемуся к Калишу, согласно вчерашнему распоряжению, то мы, к нашему великому удовольствию, остались на местах на наших квартирах.

17 марта. Понедельник.

Опухоль моей щеки почти совсем спала, что позволило мне выйти. Я побывал в Калише, а затем – на обеде у генерала Потемкина в Смелово.

Погода была чудная, и весенний воздух, которым я надышался во время моей поездки, мне много пользы принес.

Наш парад, назначенный на 18-е число, отменен и перенесен на 21-е.

Король прусский не может приехать в Калиш раньше указанного числа, он еще в Берлине, и дадут знать, когда он возвратится в Бреславль.

18 марта. Вторник.

Я побывал у моих братьев в Скальмерийцах.

21 марта. Пятница.

Мы были под ружьем с 9 часов утра. Войска выстроились по Бреславской дороге в три линии и построились в боевом порядке. Фланг правый упирался в Калиш. Государь проехал мимо нас в коляске в сопровождении сотни черноморских казаков.[156] Мы ждали его возвращения до 4 часов дня при довольно чувствительной жаре. Наконец он прибыл с прусским королем. Они сели на лошадей и в сопровождении многочисленного штаба объехали линии. При приближении каждый батальон салютовал, играл встречу и кричал «ура». После отъезда они отправились на городскую площадь, а войска прошли перед ними церемониальным маршем.

Когда все это кончилось, я изнывал от усталости, и так как знал, что завтра наш полк должен заступить в караулы, следовательно, я должен буду снова возвратиться в Калиш, решил остаться здесь ночевать, у Бакунина. Вечером наш город был иллюминирован, но иллюминация не представляла ничего выдающегося.

22 марта. Суббота.

Государь и король присутствовали на учении и параде. Я был дежурным по караулам. Все старшие офицеры гвардии были представлены королю лично государем. Вечером князь фельдмаршал дал бал от имени некоей графини Радулинской, который удостоили своим присутствием государь и король и оставались до 11 часов. Я после ужина возвратился ночевать к Бакунину.

23 марта. Воскресенье.

Перед парадом государь и король были на учении Кавалергардского полка, а я тем временем сделал визит графу Аракчееву. После парада я возвратился в Венгри, где не был два дня. Щека моя опять распухла, видно я рано вышел.

24 марта. Понедельник.

Король прусский оставил Калиш. Я целый день сидел дома, чтобы мой флюс скорее прошел.

25 марта. Вторник.

Назначенный председателем военно-полевого суда, я занялся сегодня делом одного жида, обвиняемого в шпионстве. Этот несчастный не хотел ни в чем сознаваться, может быть, он не был виноват, так как перед этим у меня был случай, что прислали ко мне жида под именем Мотьки Зикара с приказом рассмотреть это дело в 24 часа и приговорить его как уличенного в шпионстве. Этот человек прежде всего отрицал имя, которое ему приписали в обвинительном акте, и в доказательство сослался на документы, найденные при нем во время его ареста. Эти документы не были мне доставлены из Главного штаба, а все обвинение было направлено против Мордки, а не против кого другого, поэтому я прервал заседание, чтобы отправиться в Калиш добыть документы, на которые ссылался обвиняемый, или же добыть другие доказательства, после которых не оставалось бы сомнения о его настоящем имени. Меня не поблагодарили за эту отсрочку дела, но так как не могли дать бумаги жида, мне разрешили отложить на день судебное заседание, а в это время мой аудитор (секретарь), собрав справки по тюрьмам, установил, что по ошибке выпустили настоящего Зикора, а вместо него прислали мне другого жида.