– Вы к кому? – вопрос можно было считать риторическим, но Максим все же ответил:

– К вам, Марина Владимировна. Я по рекомендации, – и по-хозяйски захлопнул дверь перед носом подоспевшей охранницы.

Боброва соображала быстро, она бросила телефон в сумку и, грохоча каблуками «шпилек», кинулась к столу. Плюхнулась в кресло, поставила сумку перед собой на стол и поинтересовалась ядовито-любезно:

– А вы по какому вопросу? Да, и кто же посоветовал вам обратиться ко мне? Фамилию назвать можете?

Максим уселся на стул напротив Бобровой, достал из внутреннего кармана ветровки то, что осталось от «вчерашнего», и положил на стол перед директором одну крупную купюру.

– Простите? – Боброва с недоумением посмотрела на деньги, потом на Максима.

– Что-то я вас не пойму, – начала она. – Что вы себе позволяете? Я охрану вызову…

На стол поверх первой легла вторая купюра. Боброва смотрела то на Максима, то на деньги и молчала.

Две купюры накрыла третья. Охранница орала, билась в запертую дверь, Боброва не сводила взгляд с денег, Максим ждал. Но ничего не происходило, директор интерната сидела, уставившись в стол. Максим не мог рассмотреть выражения лица тетки, ему мешала упавшая на ее глаза сцементированная лаком челка. Он положил на стол предпоследнюю купюру, свободной рукой приподнял полу ветровки, коснулся рукояти «грача».

– Хорошо, я вас поняла, – ожила Боброва и закричала хорошо поставленным голосом провинциальной примадонны:

– Не беспокойтесь, Светлана Сергеевна, все в порядке! Это ко мне!

Крики и стук в дверь прекратились. Боброва передвинула сумку с места на место, и деньги исчезли под днищем кожаной кошелки, которая тут же отъехала в сторону и вниз. Максим убрал остатки наличных в карман и откинулся на спинку стула.

– Кто вас интересует? Мальчики, девочки? Возраст? – Боброва уже грохотала ящиками стола.

– Девочки, от десяти до тринадцати лет, – ответил Максим.

– Блондинки, брюнетки? – над столешницей шевелился залитый лаком начес. Блестящий клок дрожал, концы прядей тряслись, как лапки раздавленного, но еще живого насекомого. Максим отвернулся, подавил подкативший к горлу комок.

– Я хочу посмотреть на всех, чтобы выбрать, – обернулся на голос Максим, – мальчики, девочки – на всех.

– На всех, так на всех. Вот, пожалуйста, – на столе перед ним легли два толстых альбома в одинаковых бордового цвета обложках. Боброва подвинул их поближе к Максиму, вылезла из-за стола и потопала к зеркалу, восстанавливать поблекшую во время сделки красоту. Максим перелистывал картонные страницы и рассматривал фотографии детей. Тонкие бледные лица чередой проходили перед его глазами, под каждым снимком была подпись – имя и возраст. Странно, что не указана цена, или все они идут по одному прайсу?

– А они здоровы? – не отрываясь от просмотра альбомов, спросил Максим.

– Нет, но вы можете не беспокоиться. У этих детей тяжелые врожденные пороки развития. Что мы можем ждать от их родителей, которые пили энергетики и дешевое пиво, а потом в подъезде удовлетворяли вспыхнувшую страсть? Здесь представлено то, что получилось у них в результате скрещивания. К тому же мы постоянно проверяем детей, вам не о чем волноваться, претензий ни у кого не возникало. Странно, что вас не предупредили об этом, – Боброва восстановила порядок на своей голове и теперь готовилась обновить раскраску лица.

– Предупредили, – отозвался Максим, – я знаю. Мне лишь нужно кое-что уточнить, прежде чем остановиться на ком-либо из них. Вот эта, Алина, одиннадцать лет…

Он не договорил. Боброва мельком взглянула на фотографию и снова повернулась к зеркалу.

– У нее идиотия, это степень умственной отсталости, характеризующаяся почти полным отсутствием речи и мышления. Но предупреждаю, девочка очень неопрятна, а ее реакции на окружающее резко снижены.

– Понятно, – Максим решил, что спрашивать Боброву больше ни о чем не будет. Ее голос вызывал у него рвотный позыв и буйное, на грани помешательства желание сделать так, чтобы тетка немедленно заткнулась, и лучше навсегда. А потом хорошо бы посмотреть на тех, кто не предъявлял претензий. Вернее, не только посмотреть…

Первый альбом вернулся на стол, Максим взялся за второй, перевернул страницу. Да, дети больны, это видно по выражениям их лиц, пустому взгляду, кривым улыбкам. Они смотрят не на мир, а куда-то внутрь себя, такие дети необучаемы, у них не развита речь, их не интересуют ни игрушки, ни общение с ровесниками. По сути, это растения, овощи, запертые в клетку этого дома-интерната. И оказавшиеся во власти монстра. Их здесь действительно около семидесяти, мужик из сарая не наврал.

Боброва подкрасила ресницы, освежила подводку глаз и теперь взялась за помаду. И говорила, говорила, не переставая, нахваливала свой «товар»:

– Детки у нас чистые, ухоженные, помещение оборудовано, так что останетесь довольны. Я вам свой телефончик дам, и в следующий раз вы меня заранее предупредите, чтобы мы все подготовить успели. Сейчас у них сон, а девочку поднять надо, умыть, одеть, причесать…

Все, это должно когда-нибудь закончиться. Максим перевернул последнюю страницу, захлопнул альбом и поднялся со стула. Боброва истолковала его реакцию по-своему, повернулась к «клиенту», улыбнулась и спросила:

– Ну, что? Выбрали?

– Да, выбрал. Сейчас покажу. – Максим потянулся к первому – более увесистому – альбому, взял его в руки. Ростом Боброва доходила «заказчику» до подбородка, и ей пришлось задирать голову, чтобы взглянуть на собеседника. Один хороший удар по размалеванной харе вырубит чудовище на несколько секунд, а больше и не надо. Главное, чтобы она ничего не заподозрила и не заорала сразу.

– Вот эту, – Максим ткнул пальцем в первую попавшуюся фотографию.

– Верочка, у нее самая слабая степень умственной отсталости, обусловленная задержкой развития. Это спокойная и послушная девочка. Вам о ней говорили, верно? – Боброва заулыбалась еще шире и потопала к столу, потянулась к сумке, достала из нее мобильник.

– Присядьте пока, все займет минут пятнадцать. Может быть, хотите что-нибудь выпить? Или сказать, чтобы вам чаю принесли? – Боброва на Максима не смотрела. Она нажала несколько кнопок на телефоне и уже командовала какой-то Люде:

– Веру поднимай. Да, сейчас. Ну и что, потерпит. Давай побыстрее, я сама ее отведу, – и повернулась к Максиму спиной. Альбом неслышно лег на стол, Максим схватил с подоконника вазу из пестрого стекла, прикинул ее вес. Вот этот снаряд подойдет, для такой башки это то, что надо… Боброва давала последние указания, и Максим ждал, когда она закончит беседу, пытался угадать ее следующее слово или действие, чтобы не упустить момент.

На столе директора зазвонил городской телефон, Боброва обернулась так резко, что Максим едва успел вернуть вазу на место. Марина Владимировна схватила трубку и рявкнула в нее: