хотя это не является свидетельством гениальности. Эйнштейн разрешил исследовать свой мозг после смерти. Он не превышал среднего размера, однако в нем присутствовало необычное количество извилин и бороздок. Это предполагает обилие связей и остроту мышления, недоступную обычным людям.

– Пойдем, Фрэнк.

Мне хотелось уйти, пока он не начал утомительную лекцию по анатомии мозга.

– Спасибо за помощь, – поблагодарила я охранника.

– Пожалуйста. Всего хорошего.

– Спасибо, – сказал Фрэнк. – Не сомневаюсь, что все будет хорошо.

– Славный у вас паренек, мамаша, – добавил охранник. – Умный, воспитанный. Нарожайте ему братиков и сестричек. Таких должно быть побольше.

У меня неожиданно ком встал в горле. Я кивнула, улыбнулась и вывела Фрэнка из галереи, крепко схватив за руку.

– Приятный джентльмен, – сказал Фрэнк, когда мужчина уже не мог нас слышать. – Как ты думаешь, он хороший художник?

– С чего ты взял, что он художник?

– Кое-кому не мешало бы научиться пользоваться щеткой для ногтей. И скипидаром. Керосин тоже помогает. Масляные краски очень трудно отмываются.

Понятно, что если ты никогда не смотришь людям в глаза, остается разглядывать их кутикулы, – подумала я, а вслух сказала:

– Может, он маляр.

– Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны, – глубокомысленно изрек Фрэнк. – Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Полезный мнемонический прием для запоминания цветов солнечного спектра.

– Запомни, Фрэнк, в колледже я изучала искусство.

– Как я могу запомнить то, чего никогда не знал? – сказал он. – Так вот, у маляра не может быть под ногтями столько разных цветов. Из двух одно: или он художник, или берет стремянку, когда никто не видит, и царапает картины ногтями.

Фрэнк задумчиво посмотрел на свои ногти.

– Хотелось бы как-нибудь попробовать.

– Не надо, – решительно произнесла я.

Это прозвучало более резко, чем я хотела. Я устала. Мне нужен отдых. С тех пор как я сюда приехала, у меня не было ни одного выходного. А у Мими не было ни одного выходного, с тех пор как родился Фрэнк.

– А почему охранник называл тебя мамашей? – спросил Фрэнк, когда мы выходили из музея.

– Наверное, подумал, что я твоя мама.

– Почему все так думают?

– Потому что мне везет.

– Да, – сказал он. – Мама перед сном всегда говорит мне, что ей со мной повезло.

В ту ночь мне вновь снились статуи. Над моей кроватью с удивленным видом склонился «образец Аполлона». Сквозь незадернутые шторы светила полная луна, в серебристом блеске которой кожа молодого бога казалась гладкой и алебастрово-белой – ни морщинки, ни оспинки. Я не удержалась от искушения потрогать его щеку. Он положил руку поверх моей и сжал пальцы.

– Кто ты такая и что делаешь в моей постели? – спросил он.

– Согреваю своим теплом, – ответила я, осознав в тот момент, когда произносила слово «тепло», что щека у меня под рукой – не холодная и ничуточки не каменная, а на руке, обхватившей мою, присутствуют все пальцы, целые и невредимые.

Так я встретилась с Ксандером.

11

– О, ты сегодня в юбке, – сказал Фрэнк на следующее утро, когда я поставила перед ним тарелку с французскими гренками. – Куда это ты так нарядилась?

– Могу задать тот же вопрос тебе, – ответила я.

– Я же не в юбке, – справедливо заметил он.

Фрэнк выбрал в тот день строгий темно-серый костюм-тройку с платком в нагрудном кармане и стильные кожаные броги с перфорированным носком. В петлицу жилета он продел цепочку от монокля. Я сидела напротив, чувствуя себя как на собеседовании – сейчас этот мелкокалиберный Эдвард Фрэнсис Хаттон спросит, что нового я могу внести в работу его корпорации и где вижу себя через пять лет, то есть в тысяча девятьсот тридцать четвертом году.

– Верно. Мне просто показалось, что ты оделся особенно нарядно в честь первого школьного дня.

– Это сегодня?

– Ты что, забыл?

– Нет, хотя очень старался.

– А я надела юбку, чтобы произвести хорошее впечатление на твою учительницу, – призналась я.

– Ты повезешь меня в школу?

– Все дети должны ходить в школу, если не хотят, чтобы их маму посадили в тюрьму.

– Ты мне – не мама. Я бы хотел, чтобы сегодня меня отвезла в школу мама.

– Понимаю.

– Или Ксандер.

Почувствовав, что краснею, я открыла дверцу холодильника и стала переставлять пакеты с молоком и апельсиновым соком.

– Ксандер?

Я не заметила никаких следов его присутствия – незнакомой машины на дорожке перед домом или завернутой в плед фигуры, спящей на диване, и уже начинала думать, что ночная встреча – всего лишь плод моего воображения. В таком случае я встала на полчаса раньше, надела юбку и нарисовала стрелки на глазах совершенно напрасно. Фрэнк, который никогда не смотрел людям в глаза, стрелок не заметил.

– Ксандер – мой временный преподаватель музыки и путешествующий пример для подражания. Я видел его в музее, а ты не видела, помнишь?

– «По образцу Аполлона», – сказала я. – Конечно, помню. Если тебе от этого легче, мама сегодня поедет в школу вместе с нами.

– Несказанно легче. А маме будет несказанно легче, если я помогу ей выбрать наряд.

С этими словами Фрэнк спрыгнул со стула, уронив его на пол и смахнув со стола тарелку. Я не стала его догонять, а осталась и навела порядок.

Они сидели сзади, чинно держась за руки. Глядя на них в зеркало, я так нервничала, что боялась пустить машину под откос на одном из обрывов, благодаря которым Бель-Эйр славится великолепными живописными видами и захватывающей ездой.

С другой стороны, не смотреть на них было выше моих сил. Мими в своем наряде напоминала Одри Хепбёрн в роли Холли Голайтли, одетую не то на вечеринку, не то на похороны: маленькое черное платье, огромные солнцезащитные очки, белые перчатки, нитка жемчуга. Вместо высокого узла на макушке, для которого у нее не хватало волос, она обернула вокруг головы кусок черной ткани. Не помню, что надела моя мать, впервые провожая меня в четвертый класс, знаю лишь точно: она была одета в другом стиле.

– А что у твоей мамы на голове? – спросила я у Фрэнка перед выездом, когда Мими вернулась за телефоном, забытым в комнате.

– Стильный платок, который я вырезал из черной футболки ее бывшего мужа, – ответил Фрэнк.

– Ты издеваешься? – не выдержала я. – Откуда у твоей мамы футболки бывшего мужа? Она его лет двадцать не видела.

– Не исключено, что она видела его на прошлой неделе.

– Правда? А я где была?

– Возможно, спала.

– Он пришел среди ночи?

Я вдруг вспомнила: Ксандер. Он тоже появился ночью. Может быть, и во все другие ночи по дому бродил вовсе не Фрэнк?

– Мамин