а одним из прототипов его противника в Гражданской войне Антипова-Стрельникова, соответственно, - сам Распутин. Аргументация у Смирнова следующая. Галиуллина зовут Юсуп. В народе его называют князем, Али Курбаном и атаманом Галеевым. Род же Юсуповых, согласно известной Пастернаку семейной легенде, через своего основателя, жившего в VI веке Абубекира Бен Райока, восходит к шиитскому имаму Али (Али-бен-аби Талею). От этого Талея и получился атаман Галеев.

Также Смирнов обращает внимание, что еще в «Охранной грамоте» Пастернак писал о Распутине в контексте кризиса монархии как в России, так и во всем мире: «Генриэтты, Марии-Антуанетты и Александры получают все больший голос в страшном хоре. Отдаляют от себя передовую аристократию, точно площадь интересуется жизнью дворца и требует ухудшенья его комфорта. Обращаются к версальским садовникам, к ефрейторам Царского Села и самоучкам из народа, и тогда всплывают и быстро подымаются Распутины, никогда не опознаваемые капитуляции монархии перед фольклорно понятым народом, ее уступки веяньям времени, чудовищно противоположные всему тому, что требуется от истинных уступок...

Когда я возвращался из-за границы, было столетье Отечественной войны. Поблизости происходил высочайший смотр, и по этому случаю платформа горела ярким развалом рыхлого и не везде притоптанного песку. Воспоминаний о празднуемых событиях это в едущих не вызывало. И если торжества на чем и отражались, то не на ходе мыслей, а на ходе поезда, потому что его дольше положенного задерживали на станциях и чаще обычного останавливали в поле семафором».

Я невольно вспоминал скончавшегося зимой перед тем Серова, его рассказы про писанья царской семьи, карикатуры, делавшиеся художниками на рисовальных вечерах у Юсуповых.»

Это место из «Охранной грамоты» Смирнов сопоставляет со следующим разговором, который слышит Юрий Живаго:

«Внизу в теплушке разговаривали двое. Один спрашивал другого:

- Ну как, угомонили своих? Доломали хвосты им?

- Это лавочников, что ли?

- Ну да, лабазников.

- Утихомирили. Как шелковые. Из которых для примеру вышибли дух, ну остальные и присмирели. Забрали контрибуцию.

- Много сняли с волости?

- Сорок тысяч.

- Врешь!

- Зачем мне врать?

- Ядрена репа, сорок тысяч!

- Сорок тысяч пудов.

- Ну, бей вас кобыла задом, молодцы! Молодцы!

- Сорок тысяч мелкого помола.

- А положим какое диво. Места - первый сорт. Самая мучная торговля. Тут по Рыньве пойдет теперь вверх к Юрятину, село к селу, пристаня, ссыпные пункты. Братья Шерстобитовы, Перекатчиков с сыновьями, оптовик на оптовике!

- Тише ори. Народ разбудишь.

- Ладно.

Говоривший зевнул. Другой предложил:

- Залечь подремать, что ли? Похоже, поедем.

В это время сзади, стремительно разрастаясь, накатил оглушительный шум, перекрывший грохот водопада, и по второму пути разъезда мимо стоящего без движения эшелона промчался на всех парах и обогнал его курьерский старого образца, отгудел, отгрохотал и, мигнув в последний раз огоньками, бесследно скрылся впереди.

Разговор внизу возобновился.

- Ну, теперь шабаш. Настоимся.

- Теперь не скоро.

- Надо быть, Стрельников. Броневой особого назначения.

- Стало быть, он.

- Насчет контры это зверь.

- Это он на Галеева побежал.

- Это на какого же?

- Атаман Галеев. Сказывают, стоит с чехом заслоном у Юрятина. Забрал, ядрена репа, под себя пристаня и держит. Атаман Галеев.

- А може князь Галилеев. Запамятовал.

- Не бывает таких князьев. Видно, Али Курбан. Перепутал ты.

- Може и Курбан.

- Это другое дело».

Смирнов напоминает также, что мадемуазель Флери в романе произносит фамилию Галиуллина как «поручик Гайуль», т. е. как искаженное «Гай Юлий». Отсюда, сопоставив прохождение вне очереди царского поезда, столь памятное Пастернаку, с прохождением поезда Стрельникова, исследователь делает вывод, что Стрельников - это не только Распутин, но и Николай II. Таким образом, получается, что последнему русскому царю, плохому правителю и никакому полководцу, хотя и принявшему верховное главнокомандование русской армией, в лице Галиуллина символически противопоставлен Гай Юлий Цезарь, в качестве мудрого правителя и талантливого полководца.

Как подчеркивает Смирнов, Стрельников-Антипов - это продолжение распутинщины, а Галиуллин, которого роднит со Стрельниковым плебейское происхождение, - его антипод, человек, безуспешно пытающийся вылечить народ от заразы развращающих идей вседозволенности и оправданности насилия. Они, Антипов и Галиуллин, все время вместе, как на Первой мировой, так и на Гражданской.

Вот как входит в роман Галиуллин: «В эти дни фронт зашевелился. На нем происходили внезапные перемены. К югу от местности, в которую заехал Гордон, одно из наших соединений удачной атакой отдельных составлявших его частей прорвало укрепленные позиции противника. Развивая свой удар, группа наступающих все глубже врезалась в его расположение. За нею следовали вспомогательные части, расширявшие прорыв. Постепенно отставая, они оторвались от головной группы. Это повело к ее пленению. В этой обстановке взят был в плен прапорщик Антипов, вынужденный к этому сдачею своей полуроты.

О нем ходили превратные слухи. Его считали погибшим и засыпанным землею во взрывной воронке. Так передавали со слов его знакомого, подпоручика одного с ним полка Галиуллина, якобы видевшего его гибель в бинокль с наблюдательного пункта, когда Антипов пошел со своими солдатами в атаку.

Перед глазами Галиуллина было привычное зрелище атакующей части. Ей предстояло пройти быстрыми шагами, почти бегом, разделявшее обе армии осеннее поле, поросшее качающейся на ветру сухою полынью и неподвижно торчащим кверху колючим будяком. Дерзостью своей отваги атакующие должны были выманить на штыки себе или забросать гранатами и уничтожить засевших в противоположных окопах австрийцев. Поле казалось бегущим бесконечным. Земля ходила у них под ногами, как зыбкая болотная почва. Сначала впереди, а потом вперемежку вместе с ними бежал их прапорщик, размахивая над головой револьвером и крича во весь, до ушей разодранный рот «ура», которого ни он, ни бежавшие вокруг солдаты не слыхали. Через правильные промежутки бежавшие ложились на землю, разом подымались на ноги и с возобновленными криками бежали дальше. Каждый раз вместе с ними, но совсем по-другому, нежели они, падали во весь рост, как высокие деревья при валке леса, отдельные подбитые и больше не вставали.

- Перелеты. Телефонируйте на батарею, - сказал встревоженный Галиуллин стоявшему рядом артиллерийскому офицеру.

- Да нет. Они правильно делают, что перенесли огонь поглубже.

В это время атакующие подошли на сближение с неприятелем.

Огонь прекратили. В наставшей тишине у стоявших на наблюдательном заколотились сердца явственно и часто, словно они были на месте Антипова и, как он, подведя людей к краю австрийской щели, в следующую минуту должны были выказать чудеса находчивости и храбрости. В это мгновение впереди один за другим взорвались два немецких шестнадцатидюймовых снаряда.

Черные столбы земли и дыма скрыли