Она молча кивнула в ответ. Если бы все было так просто!

— Путь был долгий. Очень жарко…

Она недовольно осмотрела брючный костюм. Тот вполне годился для нью-йоркского августа, но не для Сицилии, где было жарко, как в печке.

— Скажи спасибо, что из Рима мы летели на вертолете, — сухо ответил Лоренцо. — Если бы мы плыли на пароме или катере, путь был бы куда дольше.

— Так и есть! — подтвердила Джесс, вспоминая встретившихся по дороге на виллу стариков в мешковатых синих штанах, черных кепках, плоских кожаных сандалиях со множеством ремешков и женщин в длинных головных повязках. — Приехать сюда — все равно что совершить путешествие во времени.

— Островитяне всегда придерживаются старых обычаев.

— Но только не твоя семья. Будь так, ты не добился бы своего нынешнего положения.

— Верно. — Лоренцо кивнул темной головой. — Мой дед никогда не забывал, что живет в двадцатом веке. Он хотел большего, чем ему мог дать этот маленький скалистый остров… А вот и Патрисия.

Он поздоровался с появившейся в дальнем конце коридора маленькой коренастой женщиной. Та была одета во все черное.

— Патрисия, ты помнишь мисс Ламберт?

Единственным ответом Патрисии был кивок в направлении Джесс. Было и так ясно, что она слишком хорошо помнит молодую женщину, которая так нехорошо обошлась с Лоренцо, единственным и любимым сыном ее хозяев. Резкие черты Патрисии были полны враждебности.

Джесс тут же перестала улыбаться; ее мелкие белые зубы закусили нижнюю губу. Не надо было приезжать сюда. В глубине души она знала это с самого начала. Невозможно было сравнивать нынешний приезд с той встречей, которую устроили ей на Сицилии два с половиной года назад.

Тогда она чувствовала себя так, словно порхала над землей. По уши влюбленная в Лоренцо, она была идиллически счастлива и полна радости, над которой ничто не было властно. Она полюбила этот большой старинный каменный дом с красной черепичной крышей, стоявший на гористом берегу далекой северной бухты, и была уверена, что все его обитатели — от хозяев до слуг — тоже любят ее.

Но нелюбезный прием Патрисии заставил Джесс понять, что те времена давно прошли.

— Патрисия! — резко окликнул ее Лоренцо и добавил несколько суровых слов, сказанных по-итальянски. Похоже, что это был выговор. — Патрисия отведет тебя в твою комнату, — сказал он, обернувшись к Джесс. — Думаю, тебе надо отдохнуть и освежиться после столь долгого путешествия. А мне нужно сделать несколько телефонных звонков.

И это тоже изменилось, подумала несчастная Джесс, глядя во враждебно напрягшуюся спину Патрисии. Они поднялись по отшлифованной деревянной лестнице на площадку и свернули направо. В прошлый раз Лоренцо отвел ее сам.

Они прилетели тогда, когда родители Лоренцо были в отъезде, и он, полный мальчишеского ликования, сам показал ей дом. Ему хотелось, чтобы Джесс как можно лучше узнала место, где он провел детство. А когда они очутились в маленькой прохладной комнате задней части дома, он обнял Джесс и жадно поцеловал.

Было очевидно, что теперь такого намерения у него нет. И еще более очевидно, что Патрисия знает об изменении их отношений. Вместо прежней удобной однокомнатной спальни, отделанной в пастельных тонах, она привела Джесс в куда более просторную и, судя по отделке ультрамаринового и белого цвета, явно мужскую спальню, центр которой занимала кровать королевских размеров с красивым резным изголовьем.

— Ваши сумки принесут сюда. Хотите что-нибудь съесть, госпожа? — склонив голову набок, спросила Патрисия.

— Нет, спасибо, но я бы с удовольствием чего-нибудь выпила. Может быть, чаю…

На самом деле она хотела остаться одной и немного подумать. Пожилая женщина молча кивнула, повернулась, вышла из комнаты, и Джесс со вздохом облегчения опустилась на кровать. Неужели приезд на Сицилию был ужасной ошибкой?

Последние две недели Лоренцо отдалился от нее как телесно, так и умственно. С того вечера, когда она обвинила Скарабелли в скрытности, а он подарил ей ожерелье из золотых листочков, он сильно изменился. Стал суровым и недоступным до такой степени, что Джесс терялась в догадках.

Может быть, ее обвинение действительно имело под собой почву? Может быть, она попала в больное место, проникнув под защитную маску, за которой Лоренцо скрывал правду, и подобралась к истине ближе, чем смела надеяться?

Но в чем заключалась эта истина? Кэти призналась, что ее рассказ был ложью, так почему же Лоренцо чувствовал себя виноватым?

Если только не…

Усталая Джесс скинула босоножки, легла на удобную широкую кровать, откинулась на мягкие подушки, уставилась в белый потолок и ушла в свои мысли.

Может быть, сестру навели на эту мысль какой-то поступок или слова Лоренцо? Может быть, там был кто-то другой? Не ее сестра, а другая женщина, о существовании которой Джесс и не догадывалась? Или, хуже того, жених пошел к ее сестре и заставил сказать, что она все выдумала?

Нет!

Она поспешила откреститься от этой отвратительной мысли. Если бы подозрение успело пустить корни, она бы этого не выдержала.

И все же Лоренцо что-то скрывал…

Усталость от долгого путешествия оказалась чересчур сильной, и Джесс уснула, не успев понять, что засыпает.

Какой-то звук заставил ее прийти в себя. Она сонно замигала и наконец увидела высокую мускулистую фигуру в белой рубашке поло и черных джинсах. Лоренцо сидел на стуле рядом с кроватью.

— Ты спала как младенец, — произнес глубокий, звучный голос, в котором чувствовалась улыбка. — Лежала совершенно неподвижно, положив руку под щеку.

— Лоренцо!

Потрясение заставило ее порывисто сесть. Мысль о том, что он сидел и смотрел на нее спящую, смутила Джесс.

— Ты давно пришел?

— Я принес чай, который ты просила.

— Но я думала, что это сделает Патрисия…

Красивые губы Скарабелли исказила саркастическая усмешка.

— Похоже, Патрисия и так успела нанести тебе серьезный моральный урон, — произнес он с таким неодобрением, что сердце Джесс дрогнуло от сочувствия к несчастной женщине.

— Она всего лишь предана своим хозяевам, — запротестовала Джесс, продолжая бороться со сном. — Ты сам говорил, что итальянцы — народ гордый. Оскорбив одного из вас, я оскорбила всех.

— Предана, но невежлива, — резко возразил Лоренцо. — Поэтому я и решил принести тебе чай сам.

Сильная рука указала на тумбочку, где стоял поднос.

— Ох… извини… должно быть, я задремала… Я выпью… — Она осеклась, когда Лоренцо покачал головой. — Что, нет?

— Он давно остыл.

— Серьезно? Так сколько же ты здесь пробыл?

Только тут до нее дошло, что в комнате изменилось освещение. Сгустившиеся тени говорили о том, что день подходит к концу и что спала она дольше, чем думала.