— Не переживай, — успокоила ее Вероника, чувствуя на себе взгляд Ника. — Вспомни, я пеку этот пирог для других людей. Они приносят его домой и там думают о своих близких. Поэтому он действует, сам ты его делаешь или кто-то другой. Но в нашем случае, поскольку печем этот пирог мы, то за приготовлением начинки и подумаем о тех, кого хотим почувствовать рядом.

Ли обрадовалась. Нику было неловко. Пенелопа, кажется, вздохнула с облегчением. Только Изабел и Джун, похоже, просто наслаждались процессом. Потому что они примирились со своими потерями, со своей скорбью, поняла Вероника.

Она распределила между учениками продукты для начинки.

— Итак, пока будете сыпать или класть свои ингредиенты в миску, думайте о том человеке, близость которого хотите ощутить, — представьте его, вспомните какой-то момент, что-нибудь, напоминающее вам о нем, и закройте глаза.

Вероника наблюдала за Ли, медленно сыпавшей пищевую соду — на лице девочки соединилось выражение счастья, печали и решимости. Ник так быстро добавил коричневый сахар, что Вероника почти и не заметила этого. Изабел положила сливочное масло, и она показала Ли, как все перемешать, потом Джун добавила яйцо. Пенелопа стояла рядом и, кладя экстракт ванили, закрыла на секунду глаза, словно молилась, и Вероника невольно спросила себя, о ком же та думает. Возможно, она обидела подругу или родственника и надеялась на прощение. Ли налила патоку и снова все перемешала.

— Я почувствовала ее руку на своей! — воскликнула она, оглядываясь вокруг. — Я почувствовала мамину руку! — Замерев, она заплакала, и Ник обнял дочку.

— Ли? Все в порядке? — спросил он.

— Я почувствовала ее руку на своей, — повторила девочка, и даже сквозь слезы на ее лице отражалась радость чуда.

Стиснув плечо дочери, Ник поцеловал ее в макушку, но смотрел при этом в окно.

Вероника добавила горячей воды, чтобы придать начинке однородность, на мгновение изумившись, потому что перед ней встало не бабушкино родное лицо.

Это была новорожденная малышка, которую она отдала на удочерение. Вероника держала ее на руках всего две минуты, и за это время представила, как выскакивает из машины «Скорой помощи», стоявшей на парковке у «Дома надежды», и убегает с младенцем. Но, глядя на это красивое личико, закрытые глаза и прядки светлых, совсем как у Тимоти, волос, она напомнила себе, что идти ей некуда и обеспечивать ребенка нечем. Родители отреклись от нее. Ее парень настаивал, что это не его ребенок. А бабушка, единственный человек, всегда бывший ей опорой, умерла почти год тому назад. Как могла Вероника поддержать ребенка — эмоционально и материально? Когда фельдшер «Скорой помощи» осторожно забрал у нее малышку, чтобы заняться с ней самой, Вероника зажмурилась и отвернулась, снова и снова убеждая себя, что это не ее ребенок, и она поступает правильно, наилучшим для него образом.

Поступает правильно. Сколько раз она слышала эту фразу, снова, снова и снова. Не от сотрудников «Дома надежды», не настолько глупых, чтобы сыпать банальностями, которые не обязательно были правдой. Но от чужих людей. От посещавших ее родителей. От всех, кому она рассказывала свою историю. «Ты поступаешь правильно. Ты правильно сделала».

Тогда Вероника считала, что это единственный вариант.

За минувшие годы она редко пыталась представить, как выглядит ее дочь. Может, при рождении волосы у нее и были от Тимоти, но походила она на Веронику. Глаза, даже закрытые, были ее. Как и нос. Возможно, подбородок и овал лица она унаследовала от него. Вероника очень любила детей, но не стремилась к общению с ними. Детские площадки расстраивали ее. При виде родителей, гуляющих за руку с детьми, она чувствовала, будто когда-то имела что-то, а потом утратила, не то чтобы потеряла, но просто это исчезло. Вероника прошла к раковине, якобы вымыть руки, но на самом деле переждать нахлынувшее чувство. Но оно не ушло. Перед глазами опять встало личико младенца, ощущение крохотного веса на руках, у груди. Она чувствовала его сейчас, как будто снова оказалась в той «Скорой».

С момента возвращения в прошлом году в Бутбей-Харбор Веронику преследовали странные грезы о «Доме надежды» и той ночи, когда она родила, совершенно неожиданно, в машине «Скорой помощи». Ребенок пошел, и всё тут; благополучно добраться до больницы времени не было, и фельдшер с добрым лицом принял у нее роды. Веронику и раньше посещали отрывки этих воспоминаний, фрагменты того события, но она никогда не позволяла себе слишком задумываться о своей малышке, о том, где она может быть или как на самом деле выглядит. Это было чересчур больно, и Вероника еще в шестнадцать лет научилась подавлять эти мысли, чтобы не расклеиваться. Может, внезапные воспоминания о младенце во время приготовления пирога свидетельствовали, что все эти разрозненные фрагменты сойдутся воедино? Может, подсознательно она всегда думала об этом ребенке?

— Не знаю, как у остальных, но я ничего не почувствовала, — сказала Пенелопа, покусывая нижнюю губу.

— Не могу утверждать, что я почувствовала присутствие своих родителей, — вступила Изабел, — но мне пришло одно воспоминание, давно не приходившее, очень хорошее воспоминание.

— Мне тоже, — повернулась к сестре Джун. — Мы всемером — ты и я, мама, папа, тетя Лолли, дядя Тед и кузина Кэт. Рождество в гостинице, когда мы были еще совсем маленькие, и бездомная кошка, которую приютила тетя Лолли, сорвала гирлянду, а потом зацепилась когтями и обрушила всю елку.

Ли засмеялась.

— Ваша тетя разозлилась?

— Сначала да, — ответила Изабел. — Но дядя Тед очень смеялся, потому что в итоге кошка выбралась из-под елки, а гирлянда зацепилась за ее хвост. Она долго и счастливо жила при гостинице в качестве талисмана.

— Папа, а ты о ком думал? — спросила Ли.

Все взоры устремились на Ника.

— О своем дедушке, — быстро ответил он, и у Вероники сложилось впечатление, что ни о ком конкретно он не думал. — Ты бы полюбила прадеда Демарко.

Ли улыбнулась.

— Ты покажешь мне его фотографию, когда мы вернемся домой?

Ник кивнул, и девочка вложила ладошку в руку отца.

Начинка для шу-флая была готова, и настало время достать тесто из холодильника и раскатать. Все собрались вокруг стола, пока Вероника показывала, как это делается, а потом она передала скалку Нику, которого, без сомнения, нужно было чем-то занять. Как только тесто выложили в форму и положили начинку, Вероника вовлекла всех в приготовление крошки для посыпки — коричневый сахар, мука, холодное сливочное масло и соль.

— Можно поговорить с тобой наедине? — спросила Пенелопа у Вероники, наблюдавшей, как Ли аккуратно крошит смесь.

— Конечно, — кивнула Вероника. — Обращаюсь ко всем, я вернусь через несколько минут. Ли, так и продолжай.

Она провела Пенелопу в кабинет и закрыла дверь.

— Для меня это не подействовало, — сказала та. — В чем моя ошибка?

— Ты думала о человеке, с которым хотела бы сблизиться? — спросила Вероника. — Я помню, ты говорила, что он жив.