и находит достаточный и подходящий простор в границах объективно данного. Она не имеет никаких сколько-нибудь серьезных тенденций выходить за эти пределы. То же самое относится и к интересу: объективные происшествия имеют почти неистощимую привлекательность, так что при нормальных условиях интерес никогда не требует чего-нибудь другого»[204].

Теперь посмотрим еще раз на некоторые факты, сообщаемые биографами Леонардо. «Он был до такой степени исключителен и всеобъемлющ, что, по справедливости, можно было его назвать чудом природы, которая не только изобильно одарила его телесною красотою, но и сделала его обладателем многих редких способностей. Он был очень силен в математике и не менее в перспективе, занимался скульптурою, а в рисунке далеко превзошел всех остальных. Он имел превосходнейшие замыслы, но создал немного вещей в красках, потому, как говорят, никогда не был доволен самим собою. Вот почему нам редко встречаются его работы. В беседе своей он был красноречив, прекрасно играл на лире и был учителем в этом искусстве Аталанта Милиоротти. Он умел и любил сходиться с простыми людьми, был очень изобретателен в передвижении больших тяжестей, в водяных сооружениях и других причудах своей фантазии. Никогда он не успокаивался духом, гений его постоянно создавал все новые и новые вещи», – утверждал «Аноним Гаддиано»[205]. Ему вторил Вазари, писавший, что, «обладая широкими познаниями и владея основами наук, он добился бы великих преимуществ, не будь он столь переменчивым и непостоянным», так как «он принимался за изучение многих предметов, но, приступив, затем бросал их»[206].

Если посмотреть на эти факты через призму описанной К.Г. Юнгом экстравертной психологической установки, особенность которой состоит «в способности растрачиваться, распространяться и внедряться во все»[207], нетрудно заметить, что Леонардо представлял экстравертный тип личности. «Экстраверсия характеризуется интересом к внешнему объекту, отзывчивостью и готовностью воспринимать внешние события, желанием влиять и оказываться под влиянием событий, потребностью вступать во взаимодействие с внешним миром, способностью выносить суматоху и шум любого рода, а в действительности находить в этом удовольствие, способностью удерживать постоянное внимание к окружающему миру, заводить много друзей и знакомых без особого, впрочем, разбора и в конечном итоге присутствием ощущения огромной важности быть рядом с кем-то избранным, а следовательно, сильной склонностью демонстрировать самого себя», – писал К.Г. Юнг в статье «Психологическая типология»[208]. В лекции-статье о психологических типах он утверждал, что дифференцирование экстравертного типа личности наступает настолько рано, что «в некоторых случаях следует говорить о ней как о врожденной», а «самым ранним знаком экстраверсии у ребенка является его быстрая адаптация к окружающей среде и то необычное внимание, которое он уделяет объектам, в особенности тем эффектам, которые он на них оказывает»[209]. Примерно таким могло быть и формирование психики юного Леонардо, если судить о ней по «фантазии коршун / гриф» или по рассказам Вазари, описывающим занятия юного Леонардо.

На наш взгляд, теория К.Г. Юнга позволяет дать удовлетворительное объяснение противоречиям его творческой деятельности, ставившим в тупик биографов, понять как предпосылки колоссального объема работ, так и то, почему он не довел многие из них до логического завершения. Психическая энергия Леонардо была направлена к внешним объектам, главным из которых была природа во всем многообразии ее проявления, обуславливавшим его неистощимую любознательность, которая способствовала многостороннему развитию его интересов, но одновременно препятствовала их консолидации. Характерная для личности экстравертного типа адаптация к существующим условиям позволяет объяснить и индифферентность Леонардо к социально-политической ситуации, позволявшую ему с легкостью менять покровителей, место жительства и работы.

Методические рекомендации Леонардо, которые он оставил будущим поколениям живописцев, подтверждают предположение о его экстравертной психологической установке. Леонардо пишет: «Я говорю и утверждаю, что рисовать в обществе много лучше, чем одному, и по многим основаниям. Первое – это то, что тебе будет стыдно, если в среде рисовальщиков на тебя будут смотреть как на неуспевающего, и этот стыд будет причиной хорошего учения; во-вторых, хорошая зависть тебя побудит быть в числе более восхваляемых, чем ты, так как похвалы другим будут тебя пришпоривать; и еще то, что ты уловишь от работы тех, кто делает лучше тебя; и если ты будешь лучше других, то извлечешь выгоду, избегая ошибок, и хвалы других увеличат твои достоинства»[210]. Также он советует не пренебрегать критикой: «Будь, таким образом, готов терпеливо выслушивать мнение других; рассмотри хорошенько и подумай хорошенько, имел ли этот хулитель основание хулить тебя или нет; если найдешь, что да, – поправь; а если ты найдешь, что нет, то сделай вид, что не понял его; или если ты этого человека ценишь, то приведи ему разумное основание того, что он ошибается»[211].

Обосновывая необходимость формирования «универсального живописца», Леонардо подверг критике метод работы Сандро Боттичелли. «Тот не будет универсальным, кто не любит одинаково всех вещей, содержащихся в живописи; так, если кому-либо не нравятся пейзажи, то он считает, что эта вещь постигается коротко и просто; как говорил наш Боттичелли, это изучение напрасно, так как достаточно бросить губку, наполненную различными красками, в стену, и она оставит на этой стене пятно, где будет виден красивый пейзаж. Правда, в таком пятне видны различные выдумки, – я говорю это о том случае, когда кто-либо пожелает там искать, например, головы людей, различных животных, сраженья, скалы, моря, облака, леса и другие подобные вещи, совершенно так же, как при звоне колоколов, в котором можно расслышать, будто они говорят то, что тебе кажется. Но если эти пятна и дадут тебе выдумку, то все же они не научат тебя закончить ни одной детали. И этот живописец делал чрезвычайно жалкие пейзажи»[212].

Другое высказывание Леонардо на эту тему свидетельствует о том, что его мышление было ориентировано на реалистичное воспроизведение объекта: «Итак, зная, что ты не можешь быть хорошим живописцем, если ты не являешься универсальным мастером в подражании своим искусством всем качествам форм, производимых природой, и что ты не сумеешь их сделать, если ты их не видел и не зарисовал в душе, ты, бродя по полям, поступай так, чтобы твое суждение обращалось на различные объекты, и последовательно рассматривай сначала один предмет, потом другой, составляя сборник из различных вещей, отборных и выбранных из менее хороших»[213]. Большое количество рисунков, сохранившихся в бумагах Леонардо, свидетельствует в пользу того, что сам он поступал аналогичным образом.

Однако среди записей Леонардо есть такие, как, например, эта: «Чтобы телесное благополучие не портило благополучия разума, живописец или рисовальщик должен быть отшельником, и в особенности – когда он намерен предаться размышлениям и рассуждениям о том, что, постоянно