— Когда он еще жил с моей теткой, в ее последнее лето, он притащил домой молодую девку, увел ее к себе в комнату, а я в кухне как раз готовил старушке ее «Бенджерз», и тут раздался грохот, кошмарный грохот, точно кто-то свалился с лестницы, — и дверь распахнулась, вот так сразу. И в кухню ввалилась эта девка — совершенно голая, трусики сжимала в кулаке. Она сказала: «Если он думает, что я это сделаю, он сильно ошибается».

— Для него я бы сделала все что угодно, если бы он мне позволил, — мрачно вымолвила Аннабель.

Ли увидел, что его насмешки она не поняла, и уже совсем было открыл рот сказать что-то более доступное и грубое, но лишь пожал плечами и смолчал: ясно, что она не обратит на него ни малейшего внимания. Жажда мести утихла в нем, когда он разглядел, насколько подавлена и опустошена Аннабель, — он бы попробовал ее как-то утешить, если бы знал как и если бы это удавалось ему раньше.

Она ополоснула чашку и поставила ее, перевернув, на сушилку. Вошла в спальню, передвигаясь с крайней осторожностью: она собиралась сыграть свою последнюю партию, поэтому требовалось очень сильно сосредоточиться и подавить в себе панику; она решила соблазнить Ли.

Избегая его взгляда, она сняла одежду и поспешно укрылась на дальнем краю постели, чтобы он ничего не заподозрил. Ли решил, что она подсознательно сообщает ему, что теперь ее тело недостижимо, и, раздеваясь гораздо медленнее, сказал себе: «Вероятно, между нами все кончено и она никогда больше не позволит мне засадить ей». И это принесло ему большое облегчение: одна мысль о том, что в эту ночь он может даже случайно коснуться под одеялом ее руки или ноги, наполняла его отвращением. Он мучительно улегся с нею рядом во тьме, уже смирившись с пустотой, — и тут понял, что все это время Аннабель коварно поджидала его.

Ее напор ошеломил его. Постанывая и всхлипывая, она впилась ему в губы, приклеилась к животу и груди. Отбиваясь так и эдак, он пытался стряхнуть ее с себя, но она вцепилась в него слишком отчаянно и не уступала, и тьма расщепилась в голове Ли: в жутком неистовстве Аннабель вся обвила его, неумолчно твердя его имя жарким, сухим голосом, которого он прежде не слышал никогда. В гаитянском фольклоре существуют женщины-демоны, которых называют diablesses, — они настолько жадны до удовольствий, что соблазняют живых, а в конце сладострастной ночи бросают их среди белых могил кладбища. Так и теперь — во тьме Аннабель-оборотень набросилась на Ли с отвратительной, болезненной страстью, терзая его зубами и ногтями так, что ему пришлось закатить ей оплеуху, чтобы она его не поранила. Удивленная и оскорбленная, она взвыла и, не прекращая выть, рухнула сверху на него, жаля ливнем спутанных волос.

— Чтоб ты сдохла, — произнес Ли. Аннабель умолкла и забормотала что-то нечленораздельное, покрывая поцелуями его шею и плечи, и он вскоре заразился ее лихорадкой, перевернул ее на спину и вошел в нее. Сначала она лишь слегка подергивалась и бормотала; но затем обхватила его руками с причудливой, умиротворяющей нежностью, ее маленькие грудки вжались в зеленое имя, которое она нанесла на его грудь, и она взмолилась, чтобы он остановился, ибо теперь уже боялась, что он увлечет ее слишком далеко, в такое место, где она может потерять себя окончательно.

— Прошу тебя, — сказала она, — не надо дальше, мне кажется, я не выдержу, не сейчас. Не сегодня, я ошиблась, когда захотела.

— О нет, любовь моя, — ответил Ли, не намереваясь ничего прощать. — На этот раз ты свое получишь, честное слово.

Как бы там ни было, изнасилование оказалось взаимным. Аннабель испустила шаткий вздох и вроде бы вяло отпала от него, но стоило ему задвигаться у нее внутри, реакция ее оказалась моментальной и даже, судя по всему, неподвластной ей. Она вскрикнула одиноко и тоненько и вцепилась, и вгрызлась в него с такой свирепостью, что он испугался, переживет ли вообще эту ночь, — никогда и ни у кого не встречал он такой бурной реакции, а сейчас, в темноте, Аннабель могла вообще оказаться какой-нибудь незнакомкой. Никогда в жизни он не был суеверен, но, когда все закончилось, он зажег свет специально, чтобы посмотреть на нее, ведь такое поведение никак не вписывалось в привычный порядок вещей.

Но то по-прежнему была его Аннабель — хотя вся избитая и исцарапанная, как и он сам. Его Аннабель, составленная из воспоминаний, и, раскаиваясь, он гладил ее по волосам и вжимался воспаленными глазами в ее прохладную кожу; однако смерти ее он пожелал совершенно искренне — тогда больше не нужно было бы о ней заботиться.

— Боюсь, я вложил в тебя весь свой эмоциональный капитал, — сказал он. — Вот все, что я могу тебе сказать, хотя господи спаси мелкого вкладчика, когда грянет революция. Хотя я бы не сказал, что я мелкий вкладчик. Значит, наверное, будет еще хуже.

Она не расслышала ни единого слова, и когда они встретились взглядами, Ли поразило странное выражение ее глаз: растерянное и в то же время оценивающее. Он знал, что она наверняка думает о его брате, и догадался, что она все это время его обманывала, хоть и не знал зачем.

Как-то в ранней юности на вечеринке, на кипе пальто, наваленных на чью-то постель, он обнимал девчонку и целовал ее, а Базз тем временем с нею совокуплялся, то и дело вопросительно поглядывая на него. После чего куда-то смылся, а они с девчонкой рьяно, как грешники, занялись любовью. Лицо ее он забыл, а имени не знал никогда; помнил только, что такое вроде как происходило, а все обстоятельства, да и следы брата, оставшиеся на теле той безымянной девчонки, странным образом его удовлетворяли. То было просто приключение, как и множество подобных авантюр того времени, когда все, что он творил, было естественным, и оно не вспоминалось все эти годы — до нынешнего момента, когда ему показалось, что он никогда больше не сможет спать со своей женой без незримого присутствия брата.

— Однажды, — сказала Аннабель, — я пришла домой и увидела вас с Баззом на полу: вы лежали, свернувшись в объятиях друг друга, как довольные щенки.

— Мы всегда были как ковбои с индейцами — в тот раз мы, должно быть, дрались. — Однако Ли пришел в замешательство, когда увидел, что она в состоянии развивать и углублять его мысли. Она же не обратила на него внимания — она изобретала собственные связи между прошлым и настоящим.

— Он даже не разделся, — произнесла Аннабель, не осознавая никакого комизма.

— Он не больно-то отесан, если отесан вообще. Я не виноват в его недостатках. Он всегда с девушками чудит, я же тебе говорил.

— Как же он тогда заработал гонорею в Северной Африке?

— И думать об этом не хочется, — ответил Ли. — Хотя мне известно не слишком много способов подхватить триппер. Но как-то раз он даже побоялся сунуть палец в актинию — думал, она его засосет.

— А зачем ему вообще было совать палец в актинию? — удивилась она, довольно долго пролежав рядом с Ли в жалком молчании, пока он не решил, что она уснула, и не потянулся выключить свет. Тогда она забросила на него руку и снова пригвоздила к постели.

— Ли… скажи мне…

— Чего еще? — тревожно спросил он.