А вот и Германия, следом за Францией в рейтинге сексуальной отзывчивости. Германия в силу своей ментальности здесь выступала основательно и наследственно тяжело. Немецкая сексуальная жизнь, что портвейн или мадера вперемешку со шнапсом, и в отличие от легкого французского шампанского, основательно и тяжело хмелили голову. В 30-е годы в Германии женщина как награда, как предмет украшения, вожделения и производства потомства («Родине нужны солдаты – истинные арийцы»).

Зловещий рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и глава партийной канцелярии Мартин Борман объединились в создании нового законодательства о браке. Педант Гиммлер, содержавший на свою зарплату жену и любовницу, имевшую от него детей, и Борман, жена которого нарожала ему и рейху восьмерых малышей, и который хвалился Гитлеру своей сексуальной агрессивностью, сначала озадачились философией брачного закона. За исходную ситуацию брали, конечно, войну и ее последствия. Оба считали, что после войны три-четыре миллиона немецких женщин останутся незамужними. Осчастливить этих несчастных можно было, только сделав их матерями. И право на это могло принадлежать «порядочным, волевым, физически и психически здоровым мужчинам». Для их отбора разрабатывался особый порядок, который давал возможность «вступления в прочные брачные отношения не только с одной женщиной, но и еще с одной». Это предлагал Борман в своем меморандуме, а Гиммлер его дополнял: право вступления во второй брак дается как высокая награда героям войны, кавалерам золотого «германского креста» или «рыцарского креста». Потом это право касалось кавалеров «железного креста» первой степени и обладателей золотого или серебряного знака участника рукопашных боев. За этой логикой – философия поощрения воина, выдержанная в традициях Римской империи и непритязательно сформулированная Гитлером: «Лучшему воину достается самая красивая женщина… Если немецкий мужчина-солдат готов безоговорочно умирать, то он должен тогда иметь и свободу безоговорочно любить. Борьба и любовь всегда были связаны друг с другом. Пусть обыватель радуется, получив то, что ему останется». По-гитлеровски, воину-победителю лучшую женщину, всем остальным – что останется. Советскому солдату, вступившему в Германию в 1945-м – выходит тоже.

А в штабе рейхсфюрера СС по-хозяйски, педантично выстраивали параграфы уложений в соответствии с этой философией любви: «Все незамужние и замужние женщины, если у них нет четверых детей, обязаны до достижения возраста в тридцать пять лет произвести с безупречными в расовом отношении немецкими мужчинами четверых детей. Являются ли эти мужчины женатыми или нет, не играет при этом никакой роли. Каждая семья, уже имеющая четверых детей, должна отпускать мужа для этой акции».

Готовя нацию к введению этого закона, Гиммлер отдал приказ, в котором объявил, что патриотический долг каждого эсэсовца произвести по крайней мере четырех детей. В 1939 году он усовершенствовал приказной текст, и теперь, согласно его новой редакции, каждому мужчине в СС предписывалось «оплодотворять своих жен, и по возможности служить в качестве „помощников зачатия“ для бездетных женщин в возрасти тридцати лет и старше»[51].

А почему устанавливалась квота в четыре ребенка для эсэсовской семьи? А потому что, аргументировал Гиммлер, «народ, который имеет в среднем по четыре сына в семье, может отважиться на войну, ибо, если двое погибнут, то оставшиеся двое продолжат свой род». Ну а если среди четырех детей будут девочки, что нарушает военный баланс, то недостачу мальчиков предписывалось восполнить оплодотворением женщин на стороне. Что и предусматривалось данным приказом.

Для производства детей на стороне в порядке эксперимента была создана опытная организация «Лебенсборн» («Источник жизни»). Цель ее, согласно учредительным документам, – содействие массовому рождению «высококачественных» в расовом отношении внебрачных детей, содержанию и воспитанию их. Женщинам-добровольцам организация подбирала арийских производителей. Организация состояла из сети родильных домов, и первый такой дом открылся в 1936 году близ Мюнхена. Родившиеся дети либо оставались у матерей, либо до определенного времени сохранялись в этих домах, а потом их отдавали на воспитание в семьи, отобранные нацистами. Дома «Лебенсборн» содержались за счет некоторого удержания из жалованья офицеров СС, а большей частью за счет банковских счетов и собственности евреев[52].

Одержимость сексуально-расовыми новациями терзала всю нацистскую верхушку. Даже жены лидеров рейха свято верили в важность массового производства побочных детей. Герда Бух, супруга Бормана, постоянно твердила о необходимости официального введения для «расово высокоценных» арийских мужчин института вторых, побочных жен. И даже разрешила иметь такую своему мужу – рейхсляйтеру Борману. В этой роли оказалась ее же подруга, киноактриса Маня Беренс. После первой ночи с ней Борман письмом информирует жену: «Я овладел ею, несмотря на ее отказы. Ты знаешь мою силу воли, и долго Маня не могла сопротивляться. Я буду долго в хорошей физической форме, так как моих сексуальных возможностей вполне хватит на двоих женщин».

Немецкий педантизм вкупе с филистерским романтизмом, столь свойственным деятелям рейха, диктовал идеал немецкой, именно «нордической» женщины, претендующей на роль побочной жены или самки-производительницы. Эти сильные, целеустремленные женщины, по проекту Гиммлера, должны были учиться в специальных женских академиях знаний и культуры, чтобы стать достойными представительницами германской расы во всем мире. Стоит процитировать Гиммлера, теоретика женского вопроса в Германии:

«Когда мужчина вынужден всю жизнь жить с одной женой, он начинает изменять ей, а потом превращается в лицемера, пытаясь скрыть измену. В результате между партнерами возникает отчуждение. Они избегают объятий друг друга и, в конечном счете, перестают производить детей. Именно по этой причине миллионы детей так и не появились на свет – детей, которые так нужны нации… Лично я считаю, что отмена моногамии станет шагом вперед в нашем развитии. Брак в современном виде – это дьявольская игра католической церкви… С введением двоеженства одна жена будет стимулировать другую, и в результате обе будут соревноваться за любовь мужа – и больше никаких растрепанных волос, никакой неряшливости. Образцами для подражания станут красавицы с картин и с экранов кинотеатров»[53].

В гитлеровской Германии публичных домов, этого атрибута ущербных либеральных обществ, по мнению Гитлера, было мало. Германия того времени сама была одним гигантским публичным домом.

Об этом хорошо у Ремарка. Солдат приехал с фронта в отпуск и пришел к своей девушке.

– …Только выйди из комнаты, пока я переодеваюсь. А то фрау Лизер еще донесет, что я занимаюсь проституцией.

– Ну, на этом ей сыграть трудно. В отношении солдат это считается занятием патриотическим[54].