Женщина, как производитель отборных детей, – святая материя в Германии Гитлера. «Дети, дети и еще раз дети – как можно больше детей, вот почему в этом вопросе мы должны действовать смело и решительно, даже рискуя вызвать еще большее недовольство церкви» – это Гиммлер.

Марта была членом союза немецких девушек. Каждое лето члены союза отправлялись в летние лагеря. Там их образовывали и воспитывали походами, сельскохозяйственными работами, гимнастикой, играми и музыкой. Там Марта и забеременела. Родители возмущались. Но Марта принадлежала к новому поколению, и она знала, что в лагерях сексуальные отношения, кончавшиеся беременностью, поощрялись руководством союза. И рожденный ребенок назывался «кинд фюр фюрер» – ребенок для фюрера.

Женщина, как предмет украшения мужчины, элиты, общества, наконец. Об этом заботилась пропаганда, прежде всего киноиндустрия, выкраивая женский стиль, стимулирующий мужчин. Мужская элита сама выбирала себе женщин для украшения. Было устное указание Гитлера: на приемы, массовые акции, на всевозможные встречи и представления женщин приглашать самых видных, известных, красивых, сексуально привлекательных. Такой неприкрытой демонстрации женщин как вещей, мир еще не пережил. Рядом с вождями рейха постоянно видели известных, лицом красивых актрис или просто ярких женщин: Марику Рекк, Зару Леандер, Ренату Мюллер, Лиду Баарову, Маню Беренс, Ольгу Чехову, Лени Рифеншталь, Паулу Весселу, Лили Дагобер, Винифред Вагнер.

Ольга Чехова: «На одном из… приемов мне удается шокировать его (Гиммлера. – Э. М.): я являюсь в глубоком декольте. Он каменеет от изумления. „Когда женщина сильно обнажается, это приводит его в исступление, – рассказывают мне те, кто его близко знает. „Это на него похоже“, – думаю я, „прошелестев“ мимо». Утилитарного, серого педанта Гиммлера декольте раздражало, яркого пропагандиста Геббельса – зажигало, толкало на сексуальные подвиги с актрисами.

Женщина в Германии Гитлера – это и предмет вожделения, скроенный по типу героинь из кинофильмов. Немецкая женщина равняется на киноэталон. Ей помогают равняться индустрия женской моды и косметики. Чего-чего, а в Германии действительно процветал вещный мир для украшения и обустройства женщины как предмета вожделения. По настоянию Гитлера в течение всей войны производство одежды, белья, пудры, помады, духов и презервативов сохранялось на высочайшем уровне. Это объяснялось необходимостью поддержания высокого морального духа. Даже в критические для Германии дни Гитлер запретил министру вооружений Шпееру привлекать женщин для работы на предприятиях. Однажды было заявлено, что «место немецкой женщины дома, а не на фабрике». И этому принципу следовали все годы существования рейха. На германских заводах работали пленные и работники с Востока, которых эшелонами вывозили в Германию.

Гитлер страшно гордился тем, что немецкие химики уже в 1938 году создали синтетическое волокно для чулок, обогнав американских спецов. В Германии уже в конце тридцатых немецкие женщины из высшего общества поражали мужчин матовостью и прозрачностью нейлоновых чулок, столь заманчиво украшавших их ноги. Американская компания «Дюпон» лишь в 1940 году создала нейлоновый бум для женщин Америки, но немцы создали свой нейлоновый бум первыми. Как первыми они оказались и в производстве искусственных фаллоиммитаторов. Один из таких поразил Василия Рясного, когда он, начальник отдела НКВД, утром 22 июня 1941 года проводил обыск в немецком посольстве в Москве и наткнулся на него, переворошив постель помощницы первого секретаря посольства. Рассматривая эту диковинную штуку с фирменным клеймом немецкой «резиновой» фабрики, он нечаянно сжал ее и получил плевок молоком в лицо. Большие искусники были немцы по части сексуальных утех. Наших солдат поражало огромное количество фривольных журналов и отличных по качеству порнографических открыток в захваченных немецких блиндажах. А ведь все это было частью немецкого повседневного быта.

После оккупации Германии войсками союзников в стране продолжали работать публичные дома, которые были принадлежностью каждого среднего и крупного города. А витрины справочных бюро и стены домов в них украсились бесчисленными объявлениями типа: «Молодая вдова 29 лет, блондинка с правильными чертами лица, любящая природу, муж погиб на фронте, ищет человека не старше 50 лет с целью совместных прогулок. Брак не обязателен». Или: «Молодой человек 42 лет, брюнет, на хорошей должности, не принадлежал к нацистской партии, ищет молодую девушку 19–20 лет, блондинку, рост не меньше метра шестидесяти, с целью совместного времяпрепровождения».

Когда пришли в Германию русские с Востока, американцы с англичанами и канадцами с запада, немки встречали их с ужасом и интересом. Голод, кровь, разруха, парализованная жизнь, но у женщин сексуальный интерес к пришельцам, а у немецких мужчин – ревность к оккупантам, проявляющим интерес к их женской половине.

Не только нравы, скудная еда, разжигали страсть, а то и похоть. Европейский быт подталкивал к свободной любви. Властвовал принцип – право постоя. Это когда в любую семью, независимо от того, были ли там мужчины или пожилые женщины, определяли на жительство молодого офицера – русского, американца, англичанина. И при этом никакой огласки складывающихся отношений между постояльцем и хозяевами – европейские квартиры и дома стойко хранили тайны семьи от соседей, там не было общих коридоров, кухонь, туалетов и ванных комнат. Порой уклад квартиры или дома определял наполненность сексом. Это была другая, но весьма неожиданная грань сексуальной революции, столь победно шествующей тогда по Европе. Такая вот культурно-бытовая грань ширящегося секса. Как и другая – презервативы как сексуальный символ оккупации.

Что у нас было с презервативами в любвеобильной Европе? Как всегда, не хватало, а чаще просто не было. И еще Геббельс напугал европейских женщин, когда начал печатать в газетах документы о большевистских зверствах, выявленных при отвоевании города Фельбаха. И в них утверждалось, что все девушки и женщины, уцелевшие в городе от убийств, заражены сифилисом и триппером. В трактовке немецких газет, естественно, от советских солдат. Но вот прошло две недели, как советские войска вошли на территорию Германии. И городская лечебница Граца провела медицинское освидетельствование 174 женщин, изнасилованных в этой местности. И только семь из них оказались отмечены триппером. Наша армия оказалась самой чистой среди союзнических войск в Европе. Хвала санитарному управлению тыла Красной Армии. Геббельсовский бред о поголовной зараженности советских солдат разбился о сексуальную практику германских женщин. Молва об этом перелетела границы Германии.

Перескажу одну историю, случившуюся в той же Германии, основываясь исключительно на воспоминаниях уже известного нам профессора Плимака. Она касалась его, тогда, в 45-м, двадцатилетнего парня. История в какой-то мере типичная для отношений наших военных с немецкими женщинами. Майор Никитин, командир разведывательного батальона, лихой был офицер. Самые невыполнимые задания вешали на него, зная, что будут выполнены. Пять честно заслуженных орденов были его. Но известен он был еще и победами на женском фронте. И не стесняясь называл число этих побед – 71, к тому времени, как с Плимаком они оказались в немецком городе Гера. Задача на сей раз была проста: подобрать особняки для отделов штаба армии и для проживания начальства. Разместившись в гостинице, вызвали бургомистра. Ему и изложил молодой Плимак приказ Никитина: очистить к утру дома, которые были выбраны. А когда бургомистр собрался было уходить, сказав, что все будет сделано, Никитин лениво произнес: «Да, переведи ему еще: пусть пришлет вечером двух баб». И бургомистр прислал. Приказ есть приказ. Пришли две женщины, брюнетка и шатенка, которую звали Анни. Быстро накрыли на стол, присутствовал традиционный набор – русская водка, американская тушенка, шоколад. Брюнетка набросилась на еду, а Анни сидела вцепившись в кресло и даже не пыталась что-то съесть. Разговор она не поддерживала, была напряжена и испугана. Майор, сначала было выбравший ее, махнул рукой и скоро уединился в своем номере с безотказной брюнеткой, ставшей теперь 72-й женщиной в его послужном списке. А девственник Плимак всю ночь просидел с этой Анни, которая постепенно оттаяла и рассказала о себе. Она оказалась беженкой из Берлина, где работала в какой-то фирме. Муж пропал на Западном фронте еще в 1944 году. А когда бомбежки столицы усилились и жить стало невыносимо, уехала с восьмилетней дочерью в Геру, к родственникам. Сбережений у нее не было, работу в переполненной Гере она не нашла и начала продавать себя. Сначала местным бюргерам, потом американцам, которые заняли Геру. И вот теперь в город пришли русские, и она получила приказ явиться к ним. В этой болтовне они встретили утро. Когда она уходила, Плимак всучил ей пачку немецких марок, благо их отбирали у пленных немцев немерено и зачастую выбрасывали. Анни была поражена такой щедростью. Для немцев эти деньги тогда никто не отменял. Прошло несколько недель. И Плимак встретил случайно на улице эту Анни. Она узнала его, и они разговаривали уже как старые знакомые. Прощаясь, она сказала: «А может, у тебя в Гере есть свой особняк? Я бы пришла к тебе в гости…» Хитрый Плимак на другой день реквизировал на отдаленной от штаба улочке небольшой дом, с комнатой, имевшей отдельный выход. Анни пришла к нему в тот же вечер. Это была другая, нежели в гостинице женщина, веселая, нарядная, в платье в крупную клетку. Но как-то все не складывалось, не клеилось. И тогда она сказала зло: «Неужели все русские медведи такие робкие?» Встала, выключила свет и начала раздеваться… Теперь каждый вечер приходил Плимак на свидание с ней в эту комнату с темными обоями, с невнятным рисунком. Незабываемые вечера. Но все кончается когда-то. Анни решила вернуться в Берлин, у родственников в Гере жить становилось невмоготу. Пристроил ее Плимак на попутную армейскую машину. И уехала женщина, сделавшая его мужчиной. Но на этом история не кончается. Плимак скоро получил назначение в Берлин, в аппарат советской военной администрации. Там, в Берлине, он нашел свою Анни, которая жила во французской зоне оккупации. Холодным январским днем 1946 года он пришел в ее дом, на четвертом этаже разыскал ее квартиру, постучал… Вышла она, удивилась, прижалась к нему как раньше и сказала: «Не надо, милый, не ходи сюда больше. Муж жив, сейчас в Гамбурге, скоро вернется, не надо, не ходи…»