Андрей включил фонарик. Его луч высветил лежащего Белышева и стоящую около самой лестницы Юлю. Та улыбалась во весь свой хорошенький ротик.

— Мы думали, что на тебя Белышев напал!

— Напал, напал! Вон он лежит, — Юля показала рукой на нижнюю лестничную площадку, — споткнулся и упал!

Андрей направил вниз луч своего фонарика. Белышев явно пересчитал все ступеньки лестницы, прежде чем оказался в таком положении.

— Он там живой? — с сомнением произнесла я.

— Какая разница? Кому эта туша теперь нужна! — Мельников начал спускаться вниз к Белышеву.

— Как это зачем нужна?! Он же нам еще ничего не рассказал! — возмутилась я.

— Боюсь, что ему особо и нечего будет нам сказать! — С этими словами Мельников защелкнул на бесчувственном пока теле Белышева наручники.

— Ну! Очнись, бедненький ты мой… — Андрей участливо пошлепал по широким красным щекам нашего подопечного. — И как это тебя так угораздило сверзиться?..

В ответ Белышев пробурчал что-то нечленораздельное.

— Вы что-то сказали? — спросил его Андрей.

Белышев с трудом поднялся на ноги. Андрей направил фонарик ему в лицо.

— Не свети ты! — зажмурившись, Белышев замотал головой. — Это меня вон та стерва уронила.

И он кивнул в сторону Юли.

— Не мели чушь! Ты сам опростоволосился! Пошли! — И Мельников подтолкнул Белышева по направлению к его квартире.

В квартире оказалось две комнаты. В одной мебели не было совсем, в другой стояли старая тахта и тумбочка с телевизором допотопной модели. Сказать нечего — Белышев вел спартанский образ жизни. Мы посадили его на собственную тахту, а сами встали полукругом рядом.

— Где сумка, которую ты взял у Заславского? — задал первый вопрос Мельников.

— Какого еще Заславского? — удивленно поднял на него взгляд сидящий перед нами громила в наручниках.

— На которого ты вчера напал на вокзале!

— А… Этого… Я ее выкинул!

— Где?

— Там, на улице… За домами…

— А содержимое?

— Содержимое вот здесь! Под кроватью в чемодане!

Я нагнулась и с трудом вытянула из-под тахты большой чемодан. Открыв его, я прежде всего увидела сложенные мужские вещи.

— Под вещами, на самом дне… — неохотно пояснил Белышев.

Я брезгливо раздвинула носки, рубашки, брюки и еще бог знает что и действительно обнаружила, что дно чемодана проложено такими же пачками, какую показал нам Георгий, аккуратно перетянутыми белой бумагой, подклеенной клеящим карандашом, то есть фальшивые. А у меня все-таки была слабая надежда, что не все деньги в сумке у Заславского были напечатаны на цветном принтере!

— Куда-то собирались, гражданин Белышев? — спросил незадачливого бандита Мельников.

— Собирался… — буркнул в ответ тот.

— Недалеко бы ты уехал с этими бумажками… — сказала я.

— Это как?

— Фальшивые они, родной, фальшивые! — засмеялся Мельников. — Ты нам скажи, как ты на них купился?

— Вот, блин… — зло сказал Белышев. — Знать бы… Этот очкарик, козел, со мной такой бумажкой расплатился! Из сумки ее достал. Ну я и прикинул, сколько там таких… Знал бы — прямо в машине бы его придушил…

— Ну это ты теперь будешь мне в присутствии своего адвоката рассказывать! — Мельников достал свою радиостанцию и вызвал дежурную машину, чтобы переправить Белышева куда следует.

* * *

Потом, когда мы возвращались домой в моей машине, Мельников не переставал восхищаться способностями Юли, как это она ловко спихнула верзилу с лестницы. Юля же только смеялась в ответ и уверяла, что Белышев слетел вниз совершенно случайно. Меня немного раздражала ее беззаботность. Чем дальше мы продвигались в этом деле, тем безнадежнее казалась перспектива найти пропавшие деньги. Мы бродили где-то близко, но вместе с тем продвигались совершенно не в том направлении! Вот Мельников действительно получил все, что хотел, и даже больше! С нашей помощью этот тип уже раскрыл сегодня два совершенно безнадежных преступления и получит теперь очередные благодарности от начальства, повышение по службе и скорее всего еще и долгожданное новое звание. Я уж молчу о том, что он при этом общается с очень миленькой девушкой! И полезно, и приятно!

А мне вот не достанется ни наград, ни регалий! Потому что единственный человек, который знает, где Юлины деньги, находится сейчас в палате интенсивной терапии второй городской больницы, и один бог знает, когда он придет в сознание! И еще неизвестно, захочет ли он нам поведать, где эти самые денежки, если придет в себя. Хотя неприятностей он себе уже и так нажил! Достаточно того, что ему грозит статья за изготовление фальшивой валюты. Впрочем, этот наглый тип со своей гениальной головой наверняка выкрутится, если, конечно, останется жив…

Ну а молодые люди за моей спиной в это время что-то увлеченно обсуждали. Какой-то фильм то ли Квентина Тарантино, то ли Роберта Родригеса. В общем, спелись!

— Вам еще не надоело ворковать, голубки? — не отрываясь от дороги, раздраженно спросила я.

— Таня, тут Андрей предлагает мне показать ночной Тарасов. Поедешь с нами?

— Ну уж нет! Кто куда, а я домой! У меня после сегодняшнего дня голова кругом идет! Спать, спать и спать!

— Очень жаль! — сказал Мельников. Чувство сожаления в голосе, впрочем, у него получилось не очень убедительно.

— Так вас где высадить?

— Где-нибудь поближе к центру!

Я подкинула романтично настроенную пару почти до набережной, пожелала им счастья в личной жизни и поехала домой. Настроение было хуже некуда! Больше всего на свете мне хотелось скверно выругаться, а еще лучше дать кому-нибудь по физиономии. Я завидовала Мельникову, потому что, в отличие от меня, у него все получилось, я завидовала Юле, которая при всей серьезности своего положения была способна развлекаться с интересным молодым человеком. И я ненавидела себя, потому что у меня как раз ничего не получалось, ни первого, ни второго!

С такими дурацкими мыслями я подошла к двери своей квартиры. Я была так расстроена и раздражена, что не обратила внимания на то, как хорошо вошел в замочную скважину вечно заедающий ключ и как идеально он провернулся, открывая замок! А ведь следовало бы! Как будто кто-то залил в замок масло! Но я на это совсем не обратила внимания…

Когда я, как обычно, не разуваясь, вошла в комнату, то прежде всего увидела, что в моем любимом кресле сидит незнакомый человек. Он сидел в нем, вальяжно развалясь, как у себя дома, и небрежно перелистывал мой семейный фотоальбом. Ему было лет тридцать пять—сорок. Черные густые волосы были подстрижены под короткий ежик. Он был одет в хорошо сшитый черный костюм и черную водолазку. «Типичный Джеймс Бонд!» — возникла у меня в голове дурацкая и совершенно неподходящая для столь серьезной ситуации мысль.