— Да.

— Она говорила по-итальянски, — объяснил Аллейн. — Я понял кое-что; Латтьенцо, конечно, понял гораздо больше. Но даже ему некоторые ее слова показались непонятными. По всей видимости, после представления мадам Соммиту проводил в ее комнату мистер Реес.

— Так и есть, — сказал врач. — Я был там. Они попросили меня осмотреть этого мальчика. Когда я пришел, они уговаривали ее уйти.

— Ах да. Что ж. Мария ждала, что она ей понадобится. Ее госпожа, все еще расстроенная обмороком молодого Бартоломью, велела им оставить ее в покое. Мария приготовила одну из каких-то ее таблеток, ее халат — вот он, все еще аккуратно сложен на стуле. После этого она и мистер Реес ушли. Насколько я разобрал, она тревожилась за мадам Соммиту, и через некоторое время вернулась в комнату с горячим питьем — вот оно, стоит нетронутым — и нашла ее такой, какой вы ее видите. Вы можете определить время смерти?

— Точно, разумеется, сказать не смогу, но я бы сказал, что не больше часа назад. Возможно, гораздо меньше. Тело еще теплое.

— А что с поднятой рукой? Трупное окоченение? Или предсмертные конвульсии?

— Думаю, первое. Следов борьбы нет. А что это за карточка или бумажка? — спросил доктор Кармайкл.

— Это фотография, — сказал Аллейн.

V

Доктор Кармайкл недоверчиво воззрился на Аллейна, а потом склонился над телом.

— Бумагу лучше не трогать, — сказал Аллейн, — но вы можете посмотреть. — Он вынул из кармана шариковую ручку и с ее помощью расправил складки на снимке. — Убедитесь сами.

Доктор Кармайкл посмотрел.

— Боже мой! — воскликнул он. — Вы правы. Это ее фото. Она с открытым ртом. Поет.

— И нож проткнул фотографию в соответствующем месте — там, где сердце.

— Это… абсурдно. Когда… Где мог быть сделан снимок?

— Сегодня днем, в музыкальном салоне, — сказал Аллейн. — Она была в этой одежде и стояла в луче солнечного света. Моя жена нарисовала ее так же, как на этом снимке. Снимок, должно быть, сделали через окно. Одна из этих самопроявляющихся штук.

— Что нам следует сделать? Я чувствую себя беспомощным, — растерялся доктор Кармайкл.

— Поверьте, я тоже! Реес говорит, что я должен «распоряжаться»; все это очень хорошо, но у меня нет настоящих полномочий.

— О, несомненно!

— Я могу принять их на себя только до прибытия местной полиции. А когда это случится, зависит от проклятого «Россера» и аварии на телефонной линии.

— Я слышал, как молодой человек, который, кажется, более или менее за что-то отвечает… не знаю его имени…

— Хэнли.

— …как он сказал, что, если шторм на озере усилится, то рулевой останется на большой земле и заночует на катере или в лодочном сарае. Он собирался помигать огнями, когда они доберутся туда, чтобы показать, что все в порядке. Кажется, Хэнли сказал, что рулевой звонил в колокол, хотя я не представляю, как он мог ожидать, что кто-то его услышит в такой шторм.

— Эру Джонстон сказал, что «Россер» обычно продолжается около суток.

— А тем временем?… — доктор Кармайкл кивком указал на кровать и лежащее на ней тело. — Каков обычно план действий?

— Подробный осмотр места происшествия. Ничего не трогать, пока криминалисты все не проверят; фотограф, следы, отпечатки пальцев, первый отчет патологоанатома. Всё, что вы можете прочесть в любом уважающем себя детективе, — объяснил Аллейн.

— Значит, мы накроем чем-нибудь тело и оставим все как есть?

Аллейн раздумывал пару минут.

— Вышло так, — сказал он, — что у меня с собой есть мой рабочий фотоаппарат. У моей жены есть широкая кисть для акварели из верблюжьего волоса. Вполне можно использовать тальк. Я чертовски давно не занимался оперативной работой, но, думаю, справлюсь. Когда я закончу, тело можно будет накрыть.

— Я могу чем-нибудь помочь?

Аллейн после короткого колебания ответил:

— Я буду очень рад вашему обществу и вашей помощи. От вас, разумеется, потребуют дать показания на следствии, и я хотел бы иметь свидетеля моих, возможно, незаконных действий.

— Хорошо.

— Так что, если вы не возражаете, я оставлю вас здесь, пока я возьму все что нужно и повидаю жену. И думаю, мне нужно будет переговорить с Хэнли и с теми, кто остался в гостиной.

— Хорошо.

От порыва ветра оконные рамы задрожали.

— Не похоже, что шторм унимается, — сказал Аллейн и раздвинул тяжелые шторы. — Черт возьми! — воскликнул он. — Он сигналит! Смотрите!

Доктор Кармайкл подошел к окну. В черноте снаружи появился крошечный кружок света и через секунду погас. Это повторилось три раза. Последовала пауза. Огонек снова появился на целую секунду, за этим последовала быстрая вспышка, затем долгая. Снова пауза, и все повторилось.

— Это азбука Морзе?

— Да, он сигналит «ОК», — сказал Аллейн. — Ирония судьбы при теперешних обстоятельствах. Он дает нам знать, что катер благополучно добрался до берега.

Сигналы повторились.

— Так! — приказал Аллейн. — Пока он не уплыл. Быстро. Открывайте.

Они широко раздвинули шторы. Аллейн подбежал к выключателям на стене и включил их все. Соммита, лежавшая на кровати с широко раскрытым ртом, была теперь полностью освещена, как она того всегда требовала.

Аллейн выключил свет.

— Ничего не говорите, — обратился он к доктору, — иначе я напутаю. Вы знаете азбуку Морзе?

— Нет.

— Ох, вся надежда на память маленького бойскаута. Ну, поехали.

Положив на выключатели обе руки, он начал сигналить. Шторм хлестал в окна, выключатели щелкали: точка — точка — точка; тире — тире — тире; точка — точка — точка.

Аллейн подождал.

— Если он еще смотрит сюда, — сказал он, — он ответит.

И после пугающе долгой паузы пришел ответ. Светящаяся точка появилась и исчезла.

Аллейн начал снова, медленно и старательно: «SOS. Срочно. Свяжитесь. Полиция. Убийство». И опять: «SOS. Срочно. Свяжитесь. Полиция. Убийство».

Он повторил это три раза и стал ждать — как ему показалось, целую вечность.

Наконец пришло подтверждение: «Понял вас».

Тогда Аллейн сказал:

— Надеюсь, это сработает. Если вы не хотите оставаться в комнате, возьмите ключ у экономки. Заприте комнату снаружи и ждите меня в коридоре. За ширмой есть стул. Полминуты. Я лучше осмотрюсь тут перед уходом.

В огромной спальне Соммиты была еще одна дверь, которая вела в ее ванную — чрезвычайно экзотическое помещение, застланное малиновым ковром, со встроенным в стену туалетным столиком и зеркалом, окруженным лампами, с полками по бокам, уставленными множеством флаконов, пульверизаторов, баночек и коробочек; в вазе венецианского стекла стояли хрустальные цветы.