Аллейн взглянул на раковину. Она была безупречно чистой, но влажной, мыло было мокрое. На полотенцесушителе висело несколько малиновых полотенец; одно из них было мокрым, но не запачканным.

Он вернулся в спальню и быстро осмотрелся. На прикроватном столике стояла полная чашка какого-то молочно-белого напитка. Он все еще был слегка теплым, и на его поверхности образовалась пленка. Рядом с чашкой стоял стакан воды и флакон снотворных таблеток известного производителя. Одна таблетка была выложена рядом с водой. Доктор Кармайкл ждал, повернувшись спиной к кровати.

Они вышли из комнаты вместе. Доктор Кармайкл предложил, чтобы Аллейн оставил ключ у себя.

— Если вы не против, — сказал он, — я взглянул бы на этого молодого парня. После обморока он чувствовал себя не очень-то хорошо.

— Да, я так и понял. Вы его осмотрели?

— Реес меня об этом попросил. Секретарь в большом расстройстве вышел на сцену, и я пошел с ним за кулисы.

— Понятно. Что вы там обнаружили?

— Я обнаружил приходящего в себя Бартоломью, мадам Соммиту, которая трясла его, словно кролика, и этого ее итальянского учителя пения — Латтьенцо, — который приказывал ей прекратить. Она разрыдалась и ушла. Реес пошел за ней. Полагаю, тогда она и поднялась к себе. У инженю — маленькой мисс Пэрри — оказалось достаточно здравомыслия, чтобы принести парню стакан воды. Мы его усадили, а потом, когда он пришел в себя, отвели в его комнату. Латтьенцо предложил дать ему одну из своих снотворных таблеток и уложить его в кровать, но тот хотел, чтобы его оставили одного. Я вернулся в гостиную. Так что, если вы не против, я пойду проверю его.

— Конечно. Я бы хотел пойти с вами.

— Правда? — удивленно переспросил доктор Кармайкл. — А, понимаю. Или нет? Вы все проверяете. Верно?

— Ну, вроде того. Подождите минутку, ладно?

Внизу, в холле, закрылась дверь, и Аллейн уловил звук защелкивающегося замка. Он подошел к верхней площадке лестницы и поглядел вниз. Он безошибочно различил фигуру их водителя с тяжелыми плечами и рыжеватыми короткими волосами. Тот как раз отходил от парадной двери и, очевидно, запирал дом на ночь. Как там его зовут? Ах да, Берт.

Аллейн негромко свистнул сквозь зубы.

— Эй! Берт! — позвал он.

Шофер оглянулся, и Аллейн увидел его надежное лицо. Аллейн кивнул, и Берт поднялся по лестнице.

— Добрый день, — сказал он. — Как нехорошо. Убийство, а?

— Слушайте, как вы смотрите на то, чтобы помочь? Доктор Кармайкл и я должны кое-кого навестить, но мне не хочется оставлять этот коридор без присмотра. Не будете ли вы так добры побыть здесь? Надеюсь, мы не задержимся надолго.

— Не вопрос, — Берт кивнул головой в сторону двери в спальню. — Это там?

— Да. Дверь заперта.

— Но вы думаете, что кто-то может начать вынюхивать?

— Вроде того. Ну так что?

— Я не против. Все придется делать самому, да?

— С доктором Кармайклом. Я был бы вам очень благодарен. Никто не должен туда входить, кто бы он ни был.

— Понял, — сказал Берт.

И он развалившись сел на стул за ширмой.

— Пойдемте, — сказал Аллейн доктору Кармайклу. — Где его комната?

— Сюда.

Проходя мимо двери в студию, Аллейн остановился:

— Секундочку.

Он вошел. Трой сидела на краю подиума и выглядела очень несчастной. Она вскочила ему навстречу.

— Ты все знаешь? — спросил он.

— Синьор Латтьенцо пришел и сказал мне. Рори, какой ужас!

— Знаю. Жди здесь. Хорошо? Или хочешь лечь?

— Я в порядке. Мне кажется, я еще не до конца поверила в то, что это случилось.

— Я недолго, обещаю.

— Не думай обо мне. Я в порядке. Рори, синьор Латтьенцо, кажется, считает, что это был Филин, фотограф. Это возможно?

— Думаю, вряд ли.

— Я не очень-то верю в существование этого фотографа.

— Мы поговорим об этом потом, если хочешь. А пока что найди мне, пожалуйста, мой фотоаппарат, большую колонковую кисть и тальк во флаконе с распылителем.

— Конечно. В нашей ванной есть по меньшей мере три таких флакона. Почему люди вечно дарят друг другу тальковую присыпку и никогда не пользуются ею сами?

— Надо в этом разобраться, когда будет время. Я вернусь за всеми этими вещами.

Аллейн поцеловал жену и вернулся к доктору.

Комната Руперта Бартоломью была через две двери дальше по коридору. Доктор Кармайкл остановился.

— Он не знает, — сказал он. — Если, конечно, кто-нибудь не пришел и не сказал ему.

— Если он принял пилюлю Латтьенцо, то должен сейчас спать.

— По идее да. Но эти таблетки самого слабого действия.

Доктор Кармайкл открыл дверь, Аллейн вошел вслед за ним.

Руперт не спал. Он даже не разделся. Он сидел на кровати, выпрямившись и обхватив руками колени, и показался им совсем юным.

— Здравствуйте! — сказал доктор Кармайкл. — Это еще что такое? Вы должны были крепко спать. — Он взглянул на прикроватный столик с зажженной лампой, стаканом воды и лежащей рядом таблеткой. — Значит, вы не приняли таблетку, которую дал вам Латтьенцо. Почему?

— Не захотел. Я хочу знать, что происходит. Все эти крики и беготня. — Бартоломью посмотрел на Аллейна. — Это была она? Белла? Это из-за меня? Я хочу знать. Что я наделал?

Доктор Кармайкл взялся пальцами за запястье Руперта.

— Ничего вы не наделали. Успокойтесь.

— Тогда почему…

— Суматоха, — сказал Аллейн, — не имела к вам никакого отношения. Насколько нам известно. Абсолютно. Это кричала Мария.

На лице Руперта появилось и тут же исчезло выражение, которое при менее драматичных обстоятельствах можно было бы описать как обиженное; затем он искоса посмотрел на них и спросил:

— Тогда почему Мария кричала?

Аллейн обменялся взглядами с доктором, и тот едва заметно кивнул.

— Ну? — требовательно повторил Бартоломью.

— Потому, — сказал Аллейн, — что случилось несчастье. Трагедия. Смерть. Для вас это будет потрясением, но, насколько мы можем судить (надо признаться, не слишком глубоко), нет причин связывать это с тем, что произошло после спектакля. Вы все равно об этом узнаете, так что нет смысла утаивать это от вас.

— Смерть? Вы хотите сказать… Вы же не о… Белле?

— Боюсь, что так.

— Белла? — недоверчиво переспросил Руперт. — Белла? Мертва?

— В это трудно поверить, да?

Последовало долгое молчание, которое первым нарушил Руперт: