Серов знакомился с новичками во время трапез, вахт и капитанских обходов, когда он спускался на орудийную палубу и в трюмы, осматривая свой корабль от клотика до киля, от гальюна на носу до балкона на юте. Люди попались бывалые, одни – с британских и французских военных кораблей, другие – с торговых судов, приписанных к Марселю, Тулону или Генуе, третьи – бывшие контрабандисты, промышлявшие в магрибских водах. Для всех мушкет и сабля были так же привычны, как рукоять весла, все умели работать с парусами, а мастер Бонс, шкипер из Саутгемптона, и четверо других были искусны в судовождении. Этих Серов наметил в офицеры – в том случае, если разживется парой-тройкой шебек.

Временами он прикидывал, кто из новобранцев захочет расстаться с вольной жизнью, кто пойдет с ним на службу к русскому царю. Но говорить об этом было рано; люди еще не проверены в бою, еще не сдружились с прежним его экипажем, не повязаны с ним смертью и кровью. Возможно, это произойдет через месяц-два или еще быстрее – время в магрибских водах отсчитывалось не днями и неделями, а залпами пушек, жестокой резней, штормами и захваченной добычей. После разговора с де Пернелем Серов понимал, что эти события неизбежны, что волею судеб он угодил из одного гадючника в другой, из карибского в магрибский. Все здесь казалось таким же, как за океаном: вместо Тортуги – Джерба, вместо продажных губернаторов – местные беи и султаны, вместо испанцев – любой корабль под европейским флагом. Были тут и свои герои, не менее знаменитые, чем Генри Морган или Монбар Губитель,[56]прославленные жестокостью и разбоем, были будившие алчность сокровища, золото, серебро, слоновая кость и драгоценные камни, и, разумеется, были рабы. Как же без рабов! Ни одна война без них не обходится ни в восемнадцатом, ни в двадцатом веке. А уж какая их доля, размышлял Серов, это зависит от местной специфики: то ли скамья на галере, то ли лесоповал.

Но при всем сходстве в пиратских обычаях и целях между Карибами и Средиземьем была, конечно, и разница. Другие корабли и города, другие ветры, течения и гавани, другие народы, другая вера… Поворот того же калейдоскопа с зеркалами гордыни, нетерпимости, стремления к наживе, но картинка другая – ромбы вместо треугольников и зеленого цвета побольше, чем красного… В сущности, нюансы! Но Серов хотел в них разобраться.

В ночь, когда до Гибралтара оставалось сорок с лишним миль, он велел Деласкесу зайти в свою каюту. Деласкес и де Пернель являлись для него двумя полюсами, не совпадающими ни в чем, кроме того, что оба были с Мальты. Но де Пернель родился во Франции и происходил из дворянского сословия; движимый верой и рыцарской честью, он стал одним из высших членов Ордена, дабы спасать и защищать обиженных – но исключительно христиан. Магометане, что турки, что арабы, были для него врагами, и, несмотря на свое благородство, он глядел на них поверх клинка или мушкетного ствола. Мартин Деласкес, уроженец Мальты, простой солдат и мореход, мог иметь о магрибинцах иное мнение, отличая их от турок и тех арабов, что жили на востоке, за Красным морем, Палестиной и Ливаном.

– Садись, – сказал Серов, кивая на табурет. Потом покосился на окно, где в темном небе сияли звезды, и добавил: – Погода нам благоприятствует. Шкипер говорит, что утром пройдем Танжер.

– Да, дон капитан. В Танжере можно было бы взять на борт воду и провизию. Но вы, похоже, с португальцами ладите не лучше, чем с испанцами.

– Не лучше, – подтвердил Серов. – Впрочем, запасов у нас хватает, есть вода и провиант, порох, пули и ядра. В Вест-Индии мы снарядились для трансатлантического плавания. – Он расстегнул камзол, вытащил из-за пазухи испанскую карту и расстелил на столе. – Мы идем на Мальту, Деласкес, но я хотел бы знать, где на этих берегах города и крепости с европейским населением и гарнизоном. Не испанские и не португальские… Есть такие?

– Их немного, синьор. Вот… – Палец Деласкеса двинулся вдоль побережья от Алжира к Тунису. – Вот Ла-Каль, французское поселение. Здесь крепость, пушки и солдаты. Охраняют торговцев.

– Кто живет окрест? Арабы?

– Не только, господин. На запад от Ла-Каля, в горах, – кабилы, на юге – шауйя, а за ними – уаргла, но это уже в пустыне.

– Разве это не арабские племена?

– Нет, берберские.[57]Совсем другие люди, мой господин. Когда пришли арабы – а случилось это тысячу лет назад, – они были дикими и поклонялись солнцу, луне, скалам и камням в пустыне. Очень воинственный народ, долго сражались с пришельцами, но теперь они тоже заключили договор с Аллахом. Но магрибских арабов не любят, а турок просто ненавидят.

– Де Пернель сказал мне, что арабы османов тоже не жалуют.

– Это правда, мессир капитан. Много, много лет турки владели почти всем Магрибом, правили по воле Стамбула и творили, что им хотелось. Да и сейчас, что ни реис или ага, что ни богатый купец, так турок… Повсюду, кроме Марокко, которым владели великие династии альморавидов, альмохадов, а сейчас властвует Мулай Измаил, грозный султан из рода алауитов… – Деласкес помолчал, затем добавил: – Арабы, мой господин, гордый народ и преданный Аллаху – сам пророк Мухаммед был арабом, и через него Бог даровал им Коран… Легко ли им смириться с турками?

– Однако разбойничают они вместе, – заметил Серов.

– А что еще им остается, мой господин? Кругом пустыни и горы, хорошей земли мало, а людей много… Вот и ищут пропитания в морском грабеже. Голодный всегда готов бить и резать, а есть хотят все: и мавры, и арабы, и берберы. Бьют и режут христиан, но и друг друга не забывают. Даже арабы – мавров, а мавры – арабов.

– Погоди-ка, что-то я не пойму… – Серов наморщил лоб. – Разве мавры – не арабы, только переселившиеся из Испании?

Деласкес тяжело вздохнул.

– Не переселившиеся, дон капитан, а изгнанные, и случилось это двести лет назад, когда испанцы захватили Андалусию и одних ее жителей перебили, а других изгнали в Магриб.[58]Многие, многие тысячи! Христом клянусь и Девой Марией: не было б того изгнания, не пошли бы магрибцы в море и не сделались разбойниками!