— Куда! Назад! Назад!

— Мы должны забрать своих!

— Нет времени! Нет времени, что ты творишь?!

— Тогда улетайте без меня! Я останусь тут!

С вертолета сбросили веревку. Гад, добежав до машины, где нашел свою смерть командир израильской группы и трое его сослуживцев, сорвал куртку, начал сбивать ею уже мутное, чадное, горящее из последних сил пламя.

— Черт бы тебя побрал!

— Командир, вертолет! Вертолет!

— Держите его!

* * *

— Сдай чуть вперед!

Нервы у израильского пилота сдали окончательно.

— Да вы что, охренели, мать вашу?! — Он выкрикивал все новые и новые ругательства на десантника, сунувшегося в кабину. — Нас сейчас второй раз ракетой подобьют, и все тут останемся! Все тут останемся!

— Там человек! Наш! Он живой!

— Да…

Пилот подал машину вперед, вниз, с люка в полу и с задней аппарели летели спасательные тросы, чтобы попытаться прикрепить тела.

— Ниже! Ниже!

— Я не могу ниже! Мы разобьемся!

Ракета РПГ, пущенная от открытых настежь врат, ведущихся в царство Аида, пролетела левее вертолета, ей ответил пулемет с левого борта.

— Куда?

Двое израильских солдат спрыгнули вниз без веревки, каким-то чудом привязали к веревкам тела. Потом потащили к свисающей из брюха лестнице наглотавшегося дыма, с обожженными лицом и руками Гада. Каким-то чудом прицепились к лестнице.

— Все! Уходим! Уходим!

— Поднимай их! Поднимай!

Вертолет начал смещаться влево, разворачиваясь, оставшиеся в живых израильтяне втаскивали на борт живых и мертвых.

Но это было еще не все — потому что вышедший к объекту боевой вертолет иранских ВВС уже засек цель…

В последний момент воздушный кудесник из Хеврона Давид Абрамсон все-таки успел рвануть на себя рычаг катапульты. И вылетел из машины в облаке пламени — в F15 почти одновременно попали сразу ракета с наземного ЗРК «Роланд» и очередь с иранского «МиГ-29». Это было все, чем располагал иранский ас — и он не промахнулся.

Пиропатроном Давида отбросило от самолета, и тут грохнул взрыв, и кресло с намертво пристегнутым к нему пилотом закувыркалось в воздухе, как лист, осенним ветром несомый. Еще бы немного, секунда, если бы не доля секунды — и ракета достала бы его, и сейчас он догорал бы в обломках своей стальной птицы на безымянном склоне тебризского нагорья — а в газете, если, конечно, останутся в живых те, кто должны ее выпускать, — появится его траурная фотография и краткая биография: родился, учился… мечтал.

Нет, хрен вам!

Капитан Абрамсон чуть пришел в себя от того, что его шарахнуло воздушной волной от пронесшегося рядом «МиГа» — иранский летчик спешил убраться от разверзшегося на земле ада, потому что зенитный снаряд своих и чужих не разбирает.

Лучше бы он в себя не приходил…

Он катапультировался ниже нижней кромки облаков… он никогда не любил летать так, чтобы скрываться в облаках, от радара не скроешься, а видеть то, что происходит внизу, было необходимо. Рывок парашютной системы — парашют в данном случае входил в состав кресла и удерживал в воздухе не только его, но и катапультируемое кресло, — привел его окончательно в себя, и капитан смог полюбоваться на то, что творилось внизу.

* * *

Он вспомнил бабушку. Бабушка приехала в Израиль откуда-то из-под Киева и очень любила готовить дома, а маленький Давид поэтому любил проводить время у бабушки. Когда он что-нибудь умудрялся натворить — например, сломать дверку шкафа или привязать банку к хвосту бедняги кота — бабушка всегда говорила: «Давид, Давид, что ты опять натворил…» Он почему-то хорошо вспомнил именно это.

Натворил он и в самом деле — много чего.

Он заходил на цель не с запада, как можно было бы ожидать, а с востока, потому что американские инструкторы научили его всегда появляться над целью с неожиданной стороны. За время, прошедшее с того момента, как он нажал кнопку и бомбы ушли к земле, до того момента, как в самолет врезалась ракета, самолет пролетел почти что два километра… может, немного меньше, может, больше. Поэтому он падал не в само пламя, пламя было у него за спиной, но его все равно было видно. Зловещее белое зарево подсвечивало его со спины, и даже здесь, на высоте, он чувствовал жар, исходящий от эпицентра, от того места, куда попали его бомбы. Этот жар навел его на мысль, что от его бомбы сдетонировал атомный заряд и сейчас ему лучше просто отстегнуть ремни и сигануть вниз… но почти сразу ему пришло в голову, что если бы сейчас сдетонировала атомная боеголовка, то он бы сейчас летел вниз невесомым белым пеплом, поджаренный на гриле с температурой несколько тысяч градусов Цельсия. И все равно — от пульсирующего зарева, от белого, почти прозрачного света, исходящего из-за спины, становилось страшно.

Становилось страшно и от огненных струй, которыми иранские зенитки полосовали ставшее в один миг враждебным небо. Он, летчик, пилот истребителя-бомбардировщика, знал, что рано или поздно ему придется пройти сквозь это, направить самолет в огонь и пройти через него. Но сейчас было все по-другому… это раньше пилоты штурмовиков летели через град свинца, это раньше пилоты бомбардировщиков ложились на боевой курс, окруженные черными облачками разрывов дальнобойных зениток, — и нужно было, чтобы не дрогнула рука, иначе весь вылет впустую. Сейчас все происходит быстро — настолько быстро, что ты даже не успеваешь испугаться. Ты подлетаешь к объекту на скорости тысяча с лишним километров в час, и какие-то парни внизу подсвечивают тебе цель. Ты сбрасываешь бомбы, говоришь «Йо-хо-хо» и летишь дальше, обгоняя собственный звук. Или ракеты… их ты вообще запускаешь вне зоны действия ПВО, и твоя работа превращается в работу простого воздушного извозчика: вышел в заданную точку, нажал кнопку, отправил ракету в полет и летишь домой. А если ты напортачил, то обычно даже не успеваешь испугаться, зенитная ракета сделает все быстро и безболезненно. Но он никогда не думал, что ему придется вот так вот висеть под стропами парашюта в безжалостно расстреливаемом из стволов всех калибров небе.

Стволы были разные. Огонь одних из них был похож на красную пунктирную строчку на черном — словно ровные стежки швейной машинки. Огонь других — как серия футбольных мячей, только каждый — как маленькое солнце, светит и пышет жаром — неторопливые, но мощные «ДШК». Где-то эти мячи летели таким градом, что даже лучший вратарь в мире не смог бы их отбить — многоствольные «ДШК», он помнил про них по подготовке.

А где-то — сплошной, пульсирующий красный луч мотор-пушки, шарящий по небу, — казалось, что грохот этого монстра был слышен и здесь.

И он — под парашютным куполом. Его задницу защищало только американское катапультируемое кресло, и он ощущал себя жестяным зайчиком в воскресном тире в парке развлечений…