— Ты ошеломил меня, Б.Б., — признался я. — Воистину, век живи — век учись. Особенно у профессора БелоБородова.

— Это правда, такой не подведет, — подтвердил про себя Илюха, и мы наконец-то двинулись дальше по улице. К Пушке двинулись.

— И все же, — сказал я, уже подходя к метро, — надо будет у Жеки подробнее поинтересоваться про симулирование оргазма. Неужели они, женщины, по той же самой причине, что и ты, к нему прибегают? Не думаю, не похоже! Их же оргазмом, не важно, симулированным или нет, процесс может и не завершиться. Наоборот.

Мы снова остановились, и я продолжал размышлять вслух:

— К тому же у них в запасе совсем другие методы имеются. Которые нам совершенно не годятся. Например, она может попросить по-хорошему, мол, подожди, дай передохнуть, утомил ты меня. Кому из нас не лестно девушку любовью утомить?

Илюха ничего не ответил, только закивал, соглашаясь.

— Так что твоя причина симуляции им не подходит. А значит, получается, что тема эта мало исследованная и новых разъяснений требует. И надо бы в нее поглубже втиснуться.

— Поддерживаю, — согласился Илюха. — Надо втиснуться. — И мы двинулись в метро.

А вот здесь хочется отвлечься на тему: почему мы двинулись именно «в метро»? Почему я вообще предпочитаю общественный транспорт? Да потому что нравится он мне, и пользоваться им — мне тоже нравится. И даже не потому что в течение дня он, подземный, передвигается по Москве быстрее, чем на поверхности, а потому что в нем ты с людьми вместе. Иными словами, со своим народом заодно.

В частных автомобилях ты еще больше одинок, чем дома у телевизора. Ну что ты там видишь из окна-то? Ну пробки бесконечные, ну светофоры, матюги слышишь из окон подрезающих тебя конкурентов, и жесты всякие неприличные, к тебе же и обращенные. Вот и вся твоя однообразная перспектива.

А вот в общественных средствах передвижения, особенно подземных, там ведь вся жизнь и процветает. Там и лица, и смех, и разговоры, и сценки повседневных событий, и характеры, и сюжеты. Одним словом — там жизнь со всем ее смаком. И если ты хочешь к ней, к жизни, приобщиться, стать ее законной частью, двигай по эскалатору вниз, будь частью собственного народа — не пожалеешь.

Я бы вообще всяким там политикам, депутатам, помощникам их, да и многим другим — артистам, юристам, бюрократам, адвокатам, писателям, читателям и прочим, кто по долгу службы с людьми общаться должен, запретил бы использовать личный транспорт в черте города. Чтобы все исключительно в толпе мелькали. Тогда бы и всех нас значительно лучше понимать стали, и прониклись бы нами да нашими заботами.

Вот и для меня Московское метро, его длинные, гулкие переходы, глухие стенки на станциях, бюсты бывших вождей, расставленные на них, счастливые пары встречающиеся у этих бюстов, объятия, смех. Или же наоборот, озабоченные, недождавшиеся лица… Я уже не говорю про легко раскачивающиеся вагоны, про нависшую в них сексуальную напряженность, особенно когда тесно, когда все впритык. Когда перекрещиваются взгляды, улыбки, случайные якобы соприкосновения… Особенно если летом… Когда вообще друг от друга все не очень отгорожены… Какие там тебе платные службы знакомств! Вот он — открытый капиталистический рынок в полном разгаре. Выходи на него, показывай свой товар лицом, может, кто и откликнется.

Во многих других удаленных, чистеньких городах, чтобы почувствовать такое сексуальное напряжение, предприимчивые бизнесмены и бизнес-леди специальные заведения открывают, куда только за деньги попасть можно. А у нас почти забесплатно спустился по эскалатору — и чувствуй, и участвуй на здоровье. К тому же состав участников практически неограничен, а разнообразие, всегда для всех — положительный фактор.

И даже если и не надо тебе ничего, потому что все у тебя давно уже образовалось, все нашлось, все равно спеши вниз, в толкучку метро. Потому что, если разобраться, настоящая жизнь и есть толкучка. Вот и ходишь ты по ней, и толкаешься, и впитываешь в себя бесконечные сюжеты, разыгрывающиеся прямо на твоих расширенных от удовольствия глазах. Особенно если ты умеешь наблюдать внимательно.

Поэтому мы с Плюхой всегда предпочитали метро, особенно когда оно еще не закрыто. Хотя, с точки зрения материальной, вполне могли себе позволить передвигаться и по-другому. Но я ведь уже сказал — скучно по-другому, зачем себя праздника лишать? К тому же, напомню, БелоБородов вообще ответственным экономистом служит и влиять должен своей наукой на всех на нас, на население. И важно ему вместе с нами часто находиться. Да и мне важно, хотя я если и связан с экономикой, то только со своей личной.

— Знаешь, стариканер, — сказал я ему, когда мы спустились под улицу Тверскую. — Ты не обижайся только, кто тебе еще правду скажет, если не я. Я ведь из лучших побуждений.

— Ну давай выкладывай, что наболело. Не бойся, я все выдержу, мочи ее, правду-матку.

— Знаешь, дружок, — я придвинулся к нему непосредственно близко, — хреновый все-таки из тебя насильник получится. Не поверит тебе Инфантова девушка, поймет, что разыгрываем мы ее с насилием. Ты многим хорош, Б.Б., но внешность у тебя на насильника не тянет.

— Почему это? — все-таки обиделся Илюха. Хотя обещал не обижаться.

— Ты скорее на уговорщика похож, так как уговариваешь ты умело. И это тоже вполне достойное призвание, ничем не хуже других. И тоже специального таланта требует — вон, голос у тебя броский, и глаза, как два маячка в ночи, о подводных рифах честно предупреждают. И психологическая наука в тебе развита не по диплому, и ты знаешь, я ведь горжусь тобой. Не всегда, но бывает.

Мы помолчали. Я — потому что старался крайне деликатно, не нагружая, чтобы не задеть ненароком. А вот почему молчал Илюха? — я не знал.

— А вот до насильника ты недотягиваешь, — опять резанул я горькой правдой. — Не твой репертуар, не вижу я его в тебе. На сегодняшний день, во всяком случае, не вижу. Не верю я, что ты к случайной женщине начнешь силу применять, руки ей заламывать и прочее. Лицо тебя выдает, опять же глаза прежде всего. Вот и боюсь я, что сорвешь ты нам весь спектакль. Что не поверит она тебе, по Станиславскому не поверит. А я, кстати, именно тебе роль насильника хочу доверить. Сам я буду хулиганом и Инфанта буду беспощадно мутузить, а ты, пока мне с Инфантом придется повозиться, насильничать начнешь понемногу. Потому что хулиган из тебя, стариканчик, по правде говоря, вообще никакой. Постарайся хотя бы звание насильника не уронить.

— Ну и что теперь делать? — наконец вошел в мое положение Илюха.

Думай, Б.Б., — предложил я. — Думай, как в роль войти. Может быть, тебе внешность как-нибудь поменять, над походкой поработать, особенно над лицом. Хирургических вмешательств пока не надо, не помешали бы они, конечно, но ты не успеешь уже к сроку. А вот над выражением лица — поработай. Перед зеркалом. Оскал какой-нибудь отрепетируй, главное — жизнерадостность свою укороти. Хищности прибавь. Ты скалиться-то умеешь как следует?

— Не знаю, — признался Илюха. — Но я попробую. Спасибо, Розик, за совет.