что он высоко поставил знамя архипастырского сана и вызвал общее уважение к своей личности. Вместе с митрополитом Петербургским Гавриилом они способствовали возвышению архиерейского достоинства, столь низко стоявшего при феофанах и биронах.

Он был, можно сказать, предвозвестником того пышного расцвета иерархии, какой она узнала в лице одного из преемников Платона по Московской кафедре и одного из величайших мужей Вселенской Церкви, великого Московского митрополита Филарета.

Несмотря на занявшуюся и разогревшуюся при Екатерине зарю таких светил церковных, какими были Гавриил и Платон, положение Церкви при этой императрице было далеко не столь благоприятно, как при Елисавете. В течение 10 лет (1763–1774 гг.) два обер-прокурора высказывали в высшей степени странное отношение к православию. Первый из них, Мелиссино, предложил Св. Синоду снабдить синодального депутата в комиссию для составления уложения такими предложениями реформ церковной жизни: об ослаблении и сокращении постов, которые, за тяжестью их «редко кто прямо содержит», об уничтожении суеверий касательно икон и мощей, о запрещении носить образа по домам, о сокращении церковных служб для «избежания в молитве языческого многоглаголания», отмене составленных в поздние времена стихир, канонов, тропарей, о назначении вместо вечерен и всенощных кратких молений с поучениями народу, о прекращении содержания монахам, о дозволении выбирать из священников епископов без пострижения в монашество и о разрешении епископам проводить брачную жизнь, о разрешении духовенству носить «пристойнейшее» (?!) платье, об отмене поминовения умерших, будто бы дающего простым людям лишний повод к вере в мытарства, а попам – к вымогательству, об облегчении разводов и дозволении браков выше трех, о запрещении причащать младенцев до 10 лет, пока не научатся вере.

Св. Синод отклонил эти удивительные предложения и составил свой собственный наказ.

Другого обер-прокурора, бригадира Чебышева, описывает Фонвизин: он был совершенно неверующий человек и, служа обер-прокурором, решался открыто, например пред публикою в Гостином Дворе, заявлять о своем неверии в бытие Божие; в присутствии членов Синода говорил «гнилые слова» и, пользуясь своей властью, задерживал издание сочинений, направленных против распространяемого тогда модными писателями неверия.

Но самыми грустными проявлениями церковной политики Екатерины было отобрание в казну монастырских имений и введение монастырских штатов.

Недолго спустя по восшествии своем на престол Екатерина учредила комиссию из двух духовных и пяти светских лиц для рассуждения о содержании духовенства. Комиссия, действовавшая согласно видам императрицы, представила доклад об изъятии церковных имуществ из духовного ведомства с поручением их комиссии Экономии и о штатах денежного жалованья духовенству. Указом 1764 года императрица повелела привести доклад в исполнение: епархии и монастыри лишились принадлежавшей им собственности.

В это время за Сергиевой Лаврою и приписными к ней монастырями состояло 150 961 душа крестьян; за монастырями Новгородской епархии – 51 857 и за новгородским архиерейским домом – 21 282; за ростовскими монастырями – 38 389 и за митрополичьим домом – 21 282; за Вологодской кафедрой и монастырями – 47 568; за вятскими – 43 012; за тверскими – около 30 тысяч; вообще, за всеми великорусскими кафедрами и монастырями по ревизии числилось 910 тысяч душ.

Жалованья же духовенству положено было 356 тысяч в год: на Петербургскую, Московскую и Новгородскую кафедры с соборами – 39 тысяч, на 8 второклассных кафедр – 5 тысяч (епископу лично – 26 000), на 15 третьеклассных – по 4 332 рубля (лично епископу – 1 800 рублей), на 22 некафедральных собора – 2 530 рублей, на Сергиеву Лавру во все мужские монастыри – 174 тысячи, на все женские монастыри – 3 300 рублей.

Страшный удар был нанесен монастырям введением штатов, так как большая часть из них, не имея чем содержаться, должна была закрыться.

До введения штатов было в Великороссии 732 монастыря мужских и 222 женских. Штатами же положено: 161 монастырь мужской и 39 женских. Из 954 раньше существовавших монастырей росчерком пера было осуждено на уничтожение 754, осталось двести – лишь пятая часть русских монастырей! Тогда же запрещено было без разрешения императрицы открывать новые монастыри.

Теперь, в отдалении полутораста почти лет, можно спокойно обсудить эту меру.

Она давала государству по 3 миллиона в год дохода, но громадная часть монастырских имений была роздана Екатериною в дар своим фаворитам, так что в конце концов государство получило от отобрания их недолгую пользу. Было обещано при отобрании имений обеспечить духовные школы и духовенство, но это обещание забылось.

Между тем с нравственной точки зрения эта смелая мера не выдерживает критики.

Здесь было нарушено право собственности и воля тех отдельных лиц, из пожертвований которых сложились церковные имущества. Все эти имения были оставляемы большей частью по духовным – на помин души – в излюбленном жертвователем монастыре, и эта последняя воля умирающих не подлежала никакому изменению. Между тем не только эти усердные пожертвования Церкви были отобраны для целей мира, но и самый помин души не мог более продолжаться по причине упразднения обителей.

Правда, что роскошество иных монахов – в пример которого был приведен быт Троицких иноков – требовало исправления. Правительство могло чрез архиереев обуздать эту роскошь и на излишние от расходов скромного содержания деньги требовать заведения благотворительных и просветительных учреждений. Но давать этим частным пожертвованиям совершенно иное назначение, в нарушение воли завещателей, оно, не сходя с пути справедливости, не могло.

Люди разных взглядов и положения одинаково сходятся в осуждении этой меры.

Мы видели, как св. Димитрий Ростовский, человек аскетической жизни, не имевший личного интереса к сохранности церковных имений, восстал против присвоения их государством.

Изумительно, что Пушкин в ранней молодости, двадцати двух лет, проживая в Кишиневе, высказал раз письменное мнение, что отобрание церковных имений нанесло сильный удар просвещению народа в России (Русский Архив, 1866 г., стр. 1141).

До сих пор нельзя без чувства величайшей скорби вспоминать об уничтожении 4/5 русских монастырей!

Запустели места, освященные подвигами и благодатью святынь, ознаменованные стремлением к ним усердия народного. И если немногие из этих обителей были потом восстановлены, то большая их часть запустела навсегда. И много есть, например, в Вологодском крае, этой «русской Фиваиде», мест, где в бедной приходской церкви, даже иногда бесприходной, покоятся мощи великого угодника, создавшего обитель, которая на просвещение и утешение народа стояла века и упразднена в злосчастный 1764 год.

Если больно вспоминать о том, что же пережили ревностные к вере современники?!

Самый резкий протест выразил митрополит Ростовский Арсений, уже раньше заявивший себя горячим и бесстрашным ревнителем церковных прав.

Ознакомимся с этою интересною и типичною личностью.

Митрополит Арсений Мациевич произвел чрезвычайно глубокое впечатление на своих современников.

То уважение, которое