Спустя час я уже сдавала ключ от номера. Темнокожая, симпатичная девушка протянула мне электронный билет. На него пришлось потратить вдвое больше денег, чем я рассчитывала. Но как я могла оставаться на острове, когда отец, возможно, находился на волоске от смерти? Мой отдых закончился. А Смолов… Он найдёт себе новое утешение и забудет обо мне в эту же секунду, когда его лицо озарится вспышками удовлетворения, которое подарит ему другая женщина. Я попросила администратора направить горничную, чтобы проверить постояльца в домике номер восемнадцать, не вдаваясь в подробности, а сама направилась на выход. Меня в Москве ждал отец.

Столица встречала серыми тучами. Всё под стать настроению. Как только я сошла на землю, то поняла, что отпуска как будто и не было. Вызвала такси и назвала адрес водителю, попросив его подождать меня у дома. Покидав вещи в прихожей в нашей с папой квартире, даже не переведя дух, я быстро переоделась в тёплые вещи и спустилась вниз. Потом буду выяснять у тети Люси подробности, как все произошло, сейчас я хотела удостовериться, что папиной жизни ничего не угрожало. Я панически боялась потерять последнего близкого человека, и этот страх заставлял сердце болезненно сжиматься. Понимала, что зря волновалась, потому что не в моих возможностях что-либо изменить, но как же хотелось верить в чудеса. В обыкновенную сказку. Ведь папа всегда для меня ее создавал.

Я ехала в машине на заднем сиденье и стеклянными глазами смотрела в окно, вспоминая, как он каждый новый год, пока я не перестала верить в Деда Мороза рисовал план, где находился подарок и вместо самого подарка клал его под ёлку. Говорил, что Дедушка Мороз решил со мной поиграть, потому что я весь год была хорошей девочкой и заслужила увлекательную игру. Это действительно было интересно и весело. Мы тогда бедно жили, посредственно, и кроме кулька конфет я больше ничего от Деда Мороза не получала. Но я и тому подарку безгранично радовалась. Это позже в семье появился достаток. А тогда это было самое лучшее и волнительное время.

Медсестра на посту сообщила, что отец по-прежнему находился в реанимации. Меня долго отказывались к нему пропускать, но я сорвала, что беременна и мне нельзя волноваться, и медсестра сжалилась надо мной, выдала халат и бахилы, окинула тёплым взглядом, от чего я сильнее прежнего ощутила себя одинокой и беспомощной. Я вошла в палату, бесшумно ступая ногами по полу, а сердце так сильно стучало в груди, и мне казалось, что эхо от ударов разносилось по всему этажу. Отец спал, но когда я присела на стул возле его кровати, открыл глаза.

— Дочка, только не говори, что ты сорвалась с отпуска… — тихим и слабым голосом проговорил отец.

Я окинула взглядом все трубки и провода, которыми он был обмотан и сердце снова болезненно сжалось от страха. Так больно видеть близкого и любимого человека в таком состоянии. И страшно, безумно страшно, что его жизнь могла оборваться, пока я была от него так далеко…

На глазах выступили слезы, а я бросилась к отцу, сжимая его ладонь, хотя еще в машине дала себе обещание не плакать. Но роднее его у меня больше никого и не было. И воспоминания, словно назойливые мухи одно за другим мелькали перед глазами и нагоняли и без того большей грусти.

— Пап, ты меня так напугал, — всхлипнула я.

Я ещё не говорила с лечащим врачом, но видела блеск в глазах отца и улыбку, какой он улыбался только мне и понимала, что ничего страшного с ним больше не случится. Папа будет жить. Сейчас немного подлечат его сердечко и все будет как прежде.

— Все хорошо, дочка. Тётя Люся позвонила тебе, да? И сорвала с отдыха? А я говорил напрасно ты поручаешь меня этой женщине…

— Папа, эта женщина очень нам помогает, и если бы не она, я так и оставалась в неведении, что с тобой случилось несчастье и ты бы все это время был один. Разве ты бы не примчался ко мне, узнав, что со мной приключалась беда?

— Ох, Яна, ты ещё такая у меня малышка, — отец похлопал по меня по руке своей шершавой ладонью.

— Ничего себе малышка. Вон за плечами уже сколько всего и… — осеклась, опуская слова про развод, но отец и так понял, что я имела в виду, и его лицо сделалось темным и грустным.

Он как и любой любящий и заботливый родитель хотел для своего ребёнка лучшей жизни. Но лучше не получилось, поэтому он расстраивался. И я знала, что втайне считал нас обоих с Денисом виноватыми в разводе. Много раз я слышала от него, что брак это союз партнеров, а если он распадался, то получается, что и любви между людьми не было. Пусть так. Мне уже и в самом деле казалось, что я никогда не любила Дениса. Привязанность, уважение, влюблённость, но не любовь. Может быть та и была, но только разве она уходит бесследно? А у меня внутри полный штиль и чувство, будто его никогда и не было в моей жизни. Даже сожаления не осталось.

— Я немного здесь полежу и скоро вернусь домой. А ты, давай, не переживай, — отец сжал мою руку.

— Хорошо, — я поднялась со стула.

Мне не хотелось уходить от отца и возвращаться в пустую квартиру. На душе скребли кошки и мне было очень тревожно за единственного родного человека. Уже когда вышла из палаты, остановилась в коридоре, прислонилась спиной к холодной стене и стояла так какое-то время, не в состоянии взять эмоции под контроль. Ничего не могла поделать с этим страхом. Но если потеряю ещё одного важного и дорогого человека… не знаю как это все переживу.

Я вернулась на пост и спросила у медсестры, где могу найти лечащего врача отца, чтобы узнать, как обстояли его дела, раз сам он ничего мне говорить не захотел. Голубева Виктора Сергеевича я нашла в своём кабинете, этажом ниже. Постучалась в дверь и заглянула внутрь. Мужчина сидел в кресле и заполнял документы. Поднял лицо, и встретившись со мной серьезным и сосредоточенным взглядом, вопросительно изогнул брови.

Я же ощущала себя такой слабой в эту минуту, а от увиденной картинки, там, в реанимации, хотелось все время плакать. Возможно, мой вид оставлял желать лучшего, потому что доктор вместо приветствия, поднялся из-за стола и спросил:

— Вам плохо?

— Нет-нет, — заверила я мужчину. — Разрешите? — слабо подняла уголки губ.