Или в неподходящем месте в неподходящее время.

В этом видео было что-то настолько тревожное, что после того, как запись кончилась, Брайан сидел в оцепенении и тупо смотрел на пустой экран. Через несколько минут он вышел из зала, более потрясенный, чем готов был в этом признаться, положил кассету на стол Уилсона и произнес:

– Автор – больной ублюдок.

– Не буду спорить, – согласился Уилсон, прекратив печатать.

– Это здание на пленке… Я узнал его, – заметил Брайан. – Это в округе Ориндж. В Санта-Ана. Там работает один мой приятель. Раньше он был ночным уборщиком в «Реджистер».

– Мне кажется, это не так уж важно…

– Это единственная узнаваемая деталь на пленке.

– Хочешь позвонить приятелю и выяснить, что ему об этом известно?

– Они еще не открылись, – пояснил Брайан, посмотрев на часы. – Я заеду туда по дороге домой и попробую с ним поговорить. Или попытаюсь выяснить, кто и что может знать об этом.

– Так что же мы будем делать? – спросил Уилсон, глубоко вздохнув.

– Что ты имеешь в виду? – посмотрел на него Брайан.

– У меня есть реальный материал, над которым я должен работать, – махнул Уилсон в сторону компьютера. – Думаю, у тебя тоже.

– И что?

– Так чего же мы лезем еще и сюда?

– Потому что ты не мог сюда не влезть, после того как Билл Девайн оставил послание на твоем автоответчике. – Брайан не стал ничего говорить о письме своего отца и собственной заинтересованности в этом деле.

– Но в один прекрасный момент нам придется рассказать репортерам, которые работают над этим материалом, о том, что мы делаем. Да и с редактором переговорить не мешает.

– Это точно, – согласился Брайан.

Уилсон замолчал. Когда он снова заговорил, голос его звучал задумчиво:

– Дело не в том, что потенциально это настоящая бомба. Во всем этом есть еще кое-что. По крайней мере, мне так кажется. У меня прямо зуд в мозгу. Можно, конечно, сказать, что это мой репортерский инстинкт, но поверь, это что-то более личное. Дело в том, что я не жажду написать об этом статью. Однако мне необходимо выяснить, что произошло. Почему-то мне кажется… что это важно.

Брайан думал точно так же, хотя не смог бы так четко сформулировать свои мысли.

– Кроме того, – продолжил Уилсон, – я совсем не уверен, что кто-то из нас в состоянии написать статью о том, что здесь происходит. По крайней мере, пока мы не влезем туда, куда лезть на самом деле совсем не хочется.

Брайан кивнул. У него тоже было неотступное чувство, что искать в первую очередь надо там, куда лезть на самом деле совсем не хочется. Простого рационального объяснения тому, что происходит, не было. Эти убийства не были преступлениями в состоянии аффекта или мафиозными разборками, а самоубийство Девайна не имело отношения к депрессии, связанной с бизнесом или сексом, да и отец его…

Какое отношение ко всему этому имеет его отец?

Брайан вспомнил видео и зияющую рану в груди мертвого…

существа

Он был действительно сильно испуган. Как Пандора, которая боится открыть ящик и в то же время умирает от любопытства. Это любопытство, или как там его назвать, укоренилось где-то глубоко в нем, и было ясно, что ничем хорошим это не закончится. Тем не менее Уилсон прав. Мозг зудит. Они должны продолжать.

– Мне надо работать, – сказал Брайан. – Ты совершенно прав: у меня куча дел.

– Я сделаю для тебя копию этой записи, – предложил Уилсон.

– А я по дороге домой заеду к Мэнни и поговорю с ним.

* * *

Мэнни пятнадцать лет своей жизни убирал по ночам в «Реджистер», но сейчас он работал одним из дежурных менеджеров в «Раззаматазз» – раньше такие места называли забегаловками со стриптизом, а теперь они носили гордое имя «клуб для джентльменов». За последние десять лет такой вид деятельности стал абсолютно легальным, и вместо одиноких лузеров в плащах свободного покроя в заведении появилась своя публика, состоящая из порядка двадцати пар и групп пожилых мужчин, имеющих постоянную работу. Поэтому Мэнни говорил, что ничуть не колебался, когда ему предложили эту работу.

– Черт побери, – сказал он однажды Брайану, – в наше время надо стыдиться работы в газете, а не в «клубе для джентльменов». Да и зарплата здесь несравненно лучше.

Хотя были, конечно, и свои недостатки. Все, что происходило за кулисами клуба, было прикрыто легким флером респектабельности, но ненамного отличалось от того, что Мэнни видел раньше. Имен он не называл, но кокаин, физическое насилие и алкоголизм оставались неотъемлемой частью жизни некоторых танцовщиц. У двух из них были дети. Одна подрабатывала проституткой. Некоторые посетители почти ничем не отличались от навязчивых приставал, а один действительно преследовал женщин и сейчас находился из-за этого под надзором полиции.

– Здесь, конечно, потруднее, чем выметать фантики от жвачки, бумажные скрепки и крысиное дерьмо, – иногда вздыхал Мэнни.

Брайан показал ему пленку.

– А это еще что?

– Я думал, это ты мне скажешь. Ее заполучил мой коллега, и это связано с одной… бомбой. – Брайан не был уверен, как много он готов рассказать Мэнни. – Если у тебя здесь есть телевизор с видаком, то можем посмотреть. Запись очень короткая.

– Да ты просто расскажи, что на ней.

– В общем – ничего. Тело мертвого чувака и танцовщица – правда, их изображения очень нечеткие и какие-то… жутковатые. Потом еще странные растения и фасад этого здания. Да, и еще – все это в черно-белом цвете. Мы пытаемся разыскать человека, который все это снял, а так как там есть танцовщица и фасад клуба «Раззаматазз», то я подумал, что, может быть, ты что-то знаешь.

– Ну да, я знаю, кто все это снял. Это тот богатей, который слетел с катушек. Когда я увидел его по телику прошлым вечером, то сразу сказал: это он! Хотя, когда он впервые здесь появился, мне показалось, что он обыкновенный придурок. Мы все так подумали. Никто из нас не знал, кто он такой на самом деле.

– Ты в этом уверен? Может быть, тебе все-таки показать видео, чтобы ты…

– Да ни к чему мне его смотреть, – ответил Мэнни, и Брайану показалось, что он не хочет его смотреть. Просто боится.

– Тогда рассказывай.

– Обычно мы не разрешаем посетителям фотографировать и снимать фильмы. Ну, ты понимаешь. Но эта чертова жирная, вонючая, морщинистая собачья задница обвела нас вокруг пальца. Он сказал, что снимает документалку для «Эйч-би-оу» [45], и получил карт-бланш.

– А с ним был кто-нибудь еще? Съемочная группа, например?

– Нет. Он один, с небольшой цифровой камерой. Все дело в том, что он даже не снимал танцующих девочек. Может, поэтому ему и поверили. Говорил, что его больше интересует закулисье, «настоящая жизнь»… Когда я увидел его впервые, он вообще ничего не снимал. Было как раз мое дежурство, и он все время попадался мне на глаза, но казалось, что он просто бродит по помещениям и пытается себя чем-то занять. Что до меня, так я бы вышвырнул его в один момент. Мне этот парень сразу не понравился. Но решаю такие вещи не я.