Библиотекарем-британцем был теперь методистский священник Платт. Я хорошо его знал. Он слышал обо мне от нашего общего друга в Англии еще до войны. Я отправился в библиотеку заключенных и попросил его вернуть мне несколько из этих лиссабонских книг, сказав, что они нужны мне в «статистических целях». Некоторые из этих книг оказались уже выданы читателям, но Платт пообещал забрать их назад и вернуть мне после обеда.

Вернувшись в кабинет цензора, я обнаружил, что изъятые мной книги тоже имели необычные переплеты с ценным содержимым.

Когда после обеда я получил остальные книги, оказалось, что все переплеты были вскрыты и опустошены, а пустые листы в конце и в начале приклеены назад. Пленные, должно быть, догадались, что я искал, и вытащили всю контрабанду из этих до сих пор первоклассных тайников.

С этого момента и далее книжные переплеты запретили. Чтобы избавить себя от ненужных хлопот, мы довели это до сведения ОКБ. Те согласились с нами, и с этих пор пленным разрешалось получать книги исключительно в мягких обложках. Это был единственный раз, когда в Кольдице все обошлось без споров.

Признаюсь, я обманул падре с этими книжками. Половину задуманной мной игры я выиграл, другую проиграл. Но разве мог я сказать ему, что в этих книгах была спрятана контрабанда и именно поэтому мы хотели их изъять?

Отныне мы начали проявлять намного более пристальный интерес к посылкам из иных источников, нежели Международный Красный Крест. Мы установили рентгеновскую установку и подвергали каждый без исключения входящий объект ее разоблачающему взгляду. Только тогда мы обнаружили, что спортивная ассоциация Licensed Victuallers Sports Association (LVSA) тоже крайне эффективно помогала пополнять запасы материала для побега пленных. Полые ручки теннисных ракеток содержали крошечные компасы и ножовки. Грампластинки содержали карты и деньги под этикетками. В игральных картах были спрятаны географические карты.

Когда прибыл один новый военнопленный, мы обнаружили в его шахматном наборе 1000 марок, три компаса и семь карт!

Мы знали, что наша рентгеновская установка скоро положит конец всему этому, но, хотя она и заблокировала один путь поставки контрабанды, используемый британцами, я узнал (но только спустя более десяти лет), что она при этом помогла открыть другой и лучший – на этот раз для французов.

На Пасху 1942 года часовня была все еще закрыта на ремонт, и католикам пришлось проводить свои пасхальные церемонии во дворе. Их службы велись на латинском языке. Протестанты или сектанты отмечали свою Пасху без святых и песнопений и намного проще. У них были свои собственные службы, каждая велась в собственном помещении и на своем языке. Евреи в Кольдице, судя по всему, особо не справляли этот христианский праздник. В любом случае среди них не было раввина.

В лагере Шутценхаус в городе индийские пленные поклонялись Мохаммеду, ежедневно обращая свои лица на восток и вставая на колени. Группа белогвардейских русских из старой армии Врангеля 1920 года, теперь пленных французской и югославской армий, по случаю Пасхи, их самого большого ортодоксального праздника, кричала друг другу: «Христос воскресе! Воистину воскресе!»

Христос-Мохаммед-Аллах-Брахма-Будда. В Кольдице собрался «интернационал» как религиозный, так и национальный. Так было и в Советском Союзе, но их религия утверждала не бога, а безбожие. Мне вспомнился ответ Гете непреклонным бесстрастным догматикам: «Какую религию вы исповедуете?» – «Ни одну из тех, что вы назвали». – «Почему?» – «По религиозным убеждениям». Советский Союз разорвал круг. Для них безбожие стало богом. Один русский белый офицер рассказал мне, как однажды он читал историю Христа советским пленным в одном из наших госпиталей. Они слушали его с открытым ртом, как неслыханную сказку.

4 мая не менее пяти «серьезных случаев заболевания» из Кольдица убежали из военного госпиталя в Гнашвице, близ Дрездена, куда Tierarzt направил их на лечение. Он был вне себя от ярости! Двумя были польские офицеры, лейтенанты Выходзев и Нистжеба. Эти двое хладнокровно послали нашему коменданту открытку из Хофа. Это означало, что они двигались на юго-запад. Мы предупредили уголовную полицию Штутгарта, и они схватили первого беглеца на станции спустя два дня. Я отправился его забрать. Лейтенант Нистжеба был пойман в поезде на следующий день в Зингене рядом со швейцарской границей, переодетый в бельгийского рабочего с бумагами на имя Карла Винтербека. К несчастью, на нем нашли номерной жетон военнопленного с офлага 4С!

Другими тремя «больными» были польский лейтенант Юст (снова он!), бельгийский лейтенант Реми и британский майор авиации Паддон. Все трое выдавали себя за бельгийских рабочих. В Лейпциге они попали под подозрение. За Юстом и Реми уже следили, когда последний бросился наутек. Больше мы о нем не слышали. Паддон и Юст, которые намеревались путешествовать раздельно, случайно встретились снова и были схвачены во время беседы. В их паспортах обнаружили грубую ошибку. Они, разумеется, были поддельные. В обоих документах Паддона стояла одинаковая подпись, хотя их якобы выдали в разных центрах, один в Лейпциге, другой в Дрездене. Идентичный почерк оказался и на пропуске Юста. Чуть позже в течение обыска мы обнаружили среди других бумаг «Правила побега Паддона» – меморандум, написанный после этого побега. Вот что в нем значилось:

1. Передвигайтесь в медленных поездах, а не экспрессами или поездами специального назначения, поскольку при покупке билетов не требуется никакого пропуска. Никакого контроля пропусков на медленных поездах в рамках первых 100 километров.

2. Экспрессы – между Лейпцигом и Дрезденом контроль осуществляется немецким унтер-офицером. Нужны только удостоверения личности.

3. Поддельные пропуска распознаются полицией потому что:

а) они видели этот тип поддельного пропуска раньше;

б) нет такой вещи, как печать Nebenbauamt (небенбауамт);

в) нет такой вещи, как Bauinspektor (бауинспектор);

г) подпись на удостоверении личности лейтенанта Юста и моей разные, но почерк одинаковый;

д) печать плохая – тусклая и неразборчивая;

е) тот же почерк в обоих моих пропусках, хотя один выдан в Лейпциге, а другой в Дрездене.

4. Коричневый пропуск подходит только для установления личности. Не для поездок. 24 часа полиция думала, что я был бельгийцем. Переводчик на французский в лейпцигском полицейском участке говорил на французском хуже, чем Юст и я, вместе взятые!

5. Лучше всего пропуск увольнения. Все его спрашивают, и он обеспечивает снижение платы за проезд. Это ключ ко всему, хорошо с таким путешествовать, если он хорошо сделан.

6. Туттлинген находится в пограничной зоне. Билеты в Штутгарт иногда продаются при предъявлении удостоверения личности, а иногда без него.

7. Из Дрездена мы отправились в Штутгарт через Лейпциг. Хотел бы я последовать моему первоначальному намерению и не прислушаться к совету проводницы поезда.

8. Немецкое гражданское население одевается лучше, чем мы думали, особенно по воскресеньям, а значит, это плохой день для путешествия.