Я вскрикнула, вспомнив это. Мои друзья хотели вызвать богиню-хранительницу. Финна-теологиня мечтала увидеть чистую, бесконечно красивую покровительницу любви, а пригласила в свой дом… Кого?

…Израненные и заблудившиеся, мы с Мокки добрались до Пика Грёз и спрятались там от целого мира.

Мы не доверяли друг другу, но остальные для нас и вовсе были врагами. Я иногда просыпалась от собственных рыданий, и Мокки молча протягивал мне воду. Он, бывало, во сне бормотал что-то, очень зло, а потом начинал сам себя расцарапывать до крови — тогда я будила его.

Мокки ничего не рассказал мне о Рамбле. А вот я рассказала ему о Зайверино. Может, поэтому я в него и влюбилась, а он в меня — нет?

Я учила его шэрхенлингу и тонкостям культуры шэрхен. Он добывал нам еду, находил дома для ночевок, присматривался к городу, в чьим темных кварталах уже тогда хотел навести порядок.

Мне все время казалось, что за мной кто-то следит. Я боялась собственной тени, шарахалась от людей. Мокки был единственным, кому я позволяла прикасаться к себе — чтобы перевязать раны на моей спине.

— Они выглядят странно, — однажды, помолчав, сказал он. — Будто магический шифр.

Я хотела сказать: «да, я тоже так думаю», но вместо этого… разрыдалась. Бакоа обнял меня и не отпускал до утра. Его объятья были похожи на тиски охотничьего капкана, но я не хотела, чтобы он разжимал руки.

— Чего ты хочешь? — иногда спрашивал меня Мокки, чья карьера Рыбной Косточки постепенно шла в гору.

— Я хочу безопасности, — честно сказала я.

— Ты в безопасности со мной.

Но я упрямо качала головой и не верила.

А однажды я сказала:

— Я хочу узнать, что это за шрамы у меня на спине. И убедиться, что та тварь больше не появится. Никогда. Нигде. Не причинит никому вред.

Мокки долго смотрел на меня, потом резко кивнул.

— Тогда за дело, — сказал он. — Я не оставлю тебя с этим одну.

И мы с ним стали исследовать разные магические традиции. Книги. Свитки. Артефакты. Что угодно, чтобы понять, что это за странные закорючки у меня на спине. Постепенно Мокки стал совмещать это с воровством в местах, куда мы ходили. Однажды я ахнула: «Это что, легендарный артефакт из сказаний Аврелианна?!». «Да, — сказал Мокки. — Тебе он знаком?». Конечно, он был мне знаком по университетской учебе...

Еще через несколько ночей Мокки обвешался кирками, лопатами и отправился на кладбище. «Ты куда?». «Раздобыть золотую чашу Парама». Я пришла в волнение. «Я хочу с тобой». Мокки не стал возражать.

«Мне кажется, или тебе нравится добывать артефакты?» — еще пару недель спустя сказал он. «Это как будто приближает меня к прошлой жизни», — призналась я. Потом я сходила на подобное дело одна. Потом еще раз. И еще. Мокки занимался обычными кражами, а я — «историческими». Так я стала воровкой — авантюристкой, расхитительницей гробниц, как хотите — которая специализируется на поиске древних артефактов.

Постепенно я стала профессионалом в своем деле. Меня увлекло это. Поиски шифра на спине оставались такими же важными, но они были сопряжено с болью, ужасом, страхом, полностью не покидавшим меня никогда, тогда как авантюрная работа вызывала азарт и отвлекала. Воровство стало для меня пластырем, которым я пыталась заклеить свою рваную душу.

Иногда Мокки спрашивал меня:

— Что ты хочешь теперь?

Я качала головой. Пусть жизнь и обрела новые краски, я все еще не чувствовала себя в безопасности, а пока ты не закрыл базовый уровень потребностей, невозможно тянуться к чему-то большему. Это так не работает.

Сам Мокки всегда хотел одного: свободы и власти над Гильдийским кварталом. И шаг за шагом он добивался этого, пока не встал во главе Братства Полуночи, подмяв под него заодно Братство Сломанной Отмычки и Братство Скользких.

Два года назад свершилось странное.

Власти Зайверино объявили, что нашли Хэвергри Лайсо — то есть меня — и приговорили ее к смертной казни. Девушку успели повесить к тому моменту, как я прочитала об этом.

Я была в шоке. Я прибежала к Мокки. Он только недавно возглавил воров, его власть была под сомнением, но он все равно оставил Братьев и Сестер Полуночи на неделю — и мы направились в Зайверино, где взломали судебные архивы. Я раздобыла документы следствия, а Бакоа разговорил помощника судьи. Мы выяснили, что та девушка умирала от рака и согласилась на такую сделку в обмен на щедрые выплаты ее семье.

— Это дело надо было закрыть, понимаете? Надо было закрыть… — всхлипнул помощник, привязанный к стулу, стоящему на краю крыши, с ногой Бакоа, упершейся в перекладину: легкий толчок — и…

— А родители Хэвергри Лайсо были на казни? — ласково уточнил Мокки, раскачивая стул на задних ножках.

— Нет. Они не приехали. Сказали — это не их дочь. Мы попросили… Попросили газеты сказать так: «Чета Лайсо отреклась от дочери-убийцы».

Я тихонько выдохнула.

Все эти годы я слала родителям анонимные письма, суть которых сводилась к тому, что я жива и однажды обязательно вернусь. Но пока — нельзя. Как и отправить мне ответную весточку.

— Что ж, теперь ты сможешь жить спокойно как Джеремия Барк, — сказал Мокки, когда мы возвращались в столицу.

— Ничего подобного, — покачала головой я. — Теперь я еще сильнее хочу узнать правду.

Однако некоторым мечтам не суждено сбыться.

Несмотря на все возобновившиеся старания, мое исследование не продвигалось ни йоту. Я не смогла ничего узнать ни о ритуалах вызова, ни о сущностях, подобных той, что вселилась в Дерека, ни о шрамах на своей спине — которым уделила особенно много времени.

В конце концов я решила, что мой поиск бессмысленнен, а это действительно просто раны.

Просто темный образ, поглотивший Дерека, получал удовольствие, терзая свою последнюю жертву. Разрезая, сервируя нежную белую кожу перед тем, как испить, выпотрошить и облизнуться.

Ведь он слишком торопился с моими друзьями — был ненасытен и голоден. Он убил их, урча, жадно глотая горячую кровь в окружении лилий, в полчаса — одним махом, одной сумрачной тенью — перерезал девять звенящих жизней. Когтем подцепил и выбросил.

Финна

Кларисса

Фламберг

Кашфиэль

Патрик

Шейла

Рори

Нахаби

Лофин

Дерек

Я вас помню.

Я помню вас.

Я не забуду...

— Джерри. Джеремия. Барк. Госпожа Джеремия Барк. Мать твою четырежды за ногу левым способом, да хватит уже дрыхнуть, воровка!

Кто-то мягко щекотнул меня пальцами по шее — очень неожиданно и гуманно после таких-то слов. Я думала, Тилвас меня тряхнет или пнет, ан нет.