Охранник «Мосфильма», по случаю непогоды закутанный в плащ-палатку, механическим движением махнул рукой и тупо проводил глазами тонированный черный «лексус», который свернул с Мосфильмовской улицы к подпрыгнувшему вверх шлагбауму.

На территории киностудии Андрею Старкову раньше бывать не приходилось. Оставив позади въезд и крытый переход между корпусами, он притормозил на центральной аллее перед красным шестиугольником с надписью «Stop». Синий информационный щит слева ветвился бесчисленными указателями. Чуть впереди угрожающе сверкал плоскостями крыльев какой-то игрушечный краснозвездный самолетик, стоящий прямо на газоне. Мало того что он в принципе не мог сверкать, выкрашенный защитной краской в зеленый цвет, так еще и небо было сплошь затянуто.

Андрей сощурил глаза, вгляделся в Сумрак. На первом слое мерцал Светом изящный фантом с размахом крыльев, как у планера. Хищный, клювастый, почти живой, он парил над серой землей, точно в невесомости. Еще мгновение, и он нальется Силой, тяжелым блеском реального металла, полыхнет кроваво-рубиновыми звездами и с виража влупит тарахтящей очередью прямо в многослойное лобовое стекло японского «лексуса».

– Ч-черт!

Андрей зажмурился, отпрянул, уперся в спинку сиденья, едва не выпустив руль, несколько раз моргнул и открыл глаза. Сумеречный мир остался за черным пологом. На газоне, исхлестанный ледяным дождем, сиротливо мерз тупоносый самолетик. С застопоренного винта свисали мутные сосульки.

Сзади подошла машина, вслед за «лексусом» въехавшая на территорию, и остановилась, красноречиво светя фарами в зеркала заднего вида.

– Какой павильон?! – резко спросил Андрей через плечо.

– Шестой. Направо, здесь направо! – подсказал Малявин с заднего сиденья.

– Что это за самолет впереди, не знаешь? – недовольно проворчал Андрей, сворачивая к указанному зданию.

– Знаю, конечно… Истребитель Ла-5.

– Для чего его сюда притащили? Здесь что, музей военной техники есть?

– Да нет, просто музей. А самолет в фильме «Два капитана» снимался, вот его тут и оставили, на киностудии… На память, – неуверенно договорил Алексей. Историей появления крылатой машины на газоне он специально не интересовался и знал ее лишь в общих чертах.

– А почему этот истребитель ведет себя как Светлый артефакт?

– Так на нем же Светлый капитан летал! То есть снимался. По сюжету… Андрей, здесь Сумрак такой странный… Мне эти съемки всю душу выматывают, я как выжатый лимон…

– Приехали, – перебил Андрей. – Выходи.

Часы на приборной панели показывали двадцать пять минут десятого, но и это время прибытия для звезды сериала «Одинокий волк» Алексея Малявина оказалось рекордным. Задерганный помреж, увидев его в такую рань, не сразу поверил глазам и обрадовался как ребенок.

Сдав Малявина съемочной группе с рук на руки, Старков вышел из павильона, окинул взглядом раскинувшийся вокруг киногород и, соблюдая крайнюю осторожность, вновь вгляделся в Сумрак.

Мир Иных, который во всех прочих местах беспощадно размывал человеческую реальность, превращая ее в царство недолговечных фантомов, раскинулся перед Темным дозорным невиданной декорацией. По старинным улочкам медленно катили разномастные кареты. Простая пролетка соседствовала с аляповатым крытым экипажем, на который грозился наехать полупрозрачный броневик времен Октябрьской революции. Над крышами сказочных домиков, выстроившись вдоль кривых улиц, висел китайский дракон. Его морда застыла карнавальной маской, длинное тело изгибалось кольцами, как у гремучей змеи. А чуть дальше по улице из разрушенной русской избы, которую едва не задевал драконий хвост, грозно торчала орудийная башня танка.

Открывшаяся взгляду картина напоминала не то старинную гравюру, задрапированную линялым шифоном, не то выгоревшую цветную фотографию, плавающую в ванночке с водой, помутневшей от реактивов. Все вокруг казалось смазанным, нечетким, иллюзорным. К тому же Свет и Тьма переплелись в этом месте так тесно, что на полупрозрачных каретах почти невозможно было разглядеть крашенные под золото гирлянды цветов, дутые медальоны с гербами и гламурных купидонов: они скрывались под густыми слоями чернил и белой краски. Свет и Тьма были повсюду – они непримиримо соперничали, смешивались, создавали причудливые светотени и возносились вверх эфемерными башнями. Изначальные Силы работали здесь бок о бок, точно два гениальных художника, которых зависть сделала непримиримыми врагами, готовыми вцепиться сопернику в глотку. Злодеи и праведники в искусстве и в жизни…

Андрей поежился под порывом ледяного ветра, протер глаза и уселся в машину. Ласковая Тьма точно занавес отделила кинотени от реальной жизни, кипевшей на территории современного «Мосфильма». Увы, реальная панорама заметенного города не могла похвастаться буйством красок. Казалось, они утекли в ненасытный Сумрак и сгинули в его глубинах. Навечно. И теперь живут там, в призрачном киномире, который существует благодаря внимательным взглядам сотен пар человеческих глаз, начиная с оператора очередной картины и заканчивая самым недовольным или, наоборот, восторженным зрителем.

Андрей Старков вдруг отчетливо ощутил течение непознанной Силы, оставшейся за тонкой завесой Тьмы. Здесь, где творческий потенциал людей складывался в процессе работы над картиной в единый вектор, Сумрак бурлил, поглощая зависть, восторг, творческий экстаз, усталую озлобленность, разочарование, радостное изумление… Он переполнялся, подпитывая свои миражи, чтобы в любой момент выплеснуться на реальный слой, поглотить и развоплотить Иного, волею случая оказавшегося поблизости.

Андрей завел машину и рванул прочь с территории киностудии, едва не снеся знакомый шлагбаум. Только вылетев с Мосфильмовской улицы на набережную, он затормозил, остановился и несколько раз глубоко вздохнул, уставившись сквозь лобовое стекло на серую ленту Москвы-реки, скованной вспучившимся льдом. Казалось, лед течет и плавится, курясь тяжелым туманом. «Это все коньяк с утра и переутомление», – убежденно сказал себе Андрей, слушая глухие удары сердца.

Он нашел удобное объяснение. Оно позволяло не бояться изменившегося Сумрака – такой страх был Темному дозорному совсем ни к чему. Да и Сумрак не мог меняться – он оставался неизменно сбалансированным тысячи лет. К тому же, если допустить крамольную мысль о его некоей паранормальной активности на территории «Мосфильма», следовало бы поверить Алексею Малявину. Всю дорогу тот ныл, как болезненно отзываются в съемочном павильоне любые человеческие эмоции, как выматывают его эти съемки и как жизненно необходим был ему давешний запой для восстановления сил.

Андрей оглянулся. Троллейбус с сердитым гудком выгибал штанги, объезжая небрежно припаркованный «лексус». Вернуться? Но ради чего? Поручение выполнено, Малявин на работе, все в порядке. Может быть, творческий процесс всегда вызывает в Сумраке такую бурную реакцию. Стоит только почитать кинокритиков, и начинает казаться, что Великая битва между силами Света и силами Тьмы никогда не прекращалась. Что уж говорить о процессе кинопроизводства.