— Вы знаете, это, честно говоря, вообще была не моя инициатива… Мать предложила выбор между пианино и скрипкой. Скрипка в восемь лет мне показалась вообще кошмаром…

Ангелина усмехнулась.

— М-гм. Ну, а сейчас?

— Скрипка? — Антона на миг пронзил ужас.

Музыкантша, наблюдавшая за его лицом, искренне засмеялась:

— Ну вы даёте! Да не обязательно скрипка! Вообще у меня чаще обратная ситуация: люди сильно хотят, но мало могут. Уж мы стараемся, выжимаем: кого с маракасами, кого с треугольником… У вас же всё ровно наоборот: я смотрю, человек в детстве напуган музыкальной школой. Но задатки-то остались! Почему я и спрашиваю: есть какой-то инструмент, на котором до боли сердешной хотелось бы играть? Здесь у меня набор небольшой, но в школе кое-что мёртвым грузом лежит. Вдруг я смогу помочь?

До боли сердечной? Нет, как она сказала? Сердешной…

— Флейта. Я однажды слышал… в детстве ещё… не важно! Флейта, да.

— Хорошо. Я посмотрю, что можно сделать.

Они вышли из здания клуба, и Таля кивнула в строну полускрытой кустами беседки:

— Посидим?

— Давай.

Они уселись, привалившись к угловому столбу — и друг к другу — и с удовольствием вытянули ноги. На лавочке кто-то оставил веточку мелких беленьких цветов. Таля покрутила в руке, поднесла к носу:

— Надо же, завяла — а как пахнет! Понюхай!

— Сладко. Мёдом.

— Слушай, а что за случай был с флейтой? Расскажи?

— Да я, честно говоря, сам не знаю — был он или приснился. Помню, что я маленький совсем. Выхожу на крыльцо. Дверной проём мне кажется огромным, просто… ну, зоровенный, короче. И лес вокруг. Сосны, высокие и ровные-ровные. Лето вроде бы, я босиком стою, и воздух по ногам такой, слегка прохладный.

— М-гм…

— И лес весь светится, просвечивается солнечными лучами, откуда-то сзади.

— Солнце встаёт, — тихонько сказала Таля.

— Ага. И флейта. Не в доме — в лесу.

Они помолчали.

— Сколько раз отца спрашивал — не были мы никогда в таком месте. Говорит: приснилось тебе или в кино увидел.

Между кустами мелькнуло яркое пятно. В беседку заглянула Татьяна в голубом атласном сарафане, какой-то диковиной кофте и в жемчужном кокошнике с висюльками.

— Ребята! Выручайте! Массовка нужна! Генеральный прогон, смотрим из зала — ну убожество, нужен ещё народ!

— Что за спектакль? — полюбопытствовала Таля.

— По сказкам Пушкина.

— Что? На сцену? — ужаснулся Антон.

— Да там говорить ничего не надо! — Таня почувствовала слабину и подхватила его под локоть. — Хоть о своём о девичьем трепитесь, только негромко. Нарядим вас, и просто за столом посидите. А потом постоите. Там пир и приветствие на площади. Два выхода всего. Давайте, выручайте, а?

Антон смирился. Ну если только посидеть…

— Куда идти-то?

— В клуб! Талюша знает! А я до наших добегу, ещё кого поймаю…

Когда выяснилось, что, помимо присутствия в зале начальства, спектакль будет запечатлён для истории, отступать было поздно. Зато заезжий фотограф нафотографировал всех желающих. Обещал снимки. Артисты позировали привычно, случайная массовка — с удовольствием. Антон подумал, что даже если не будет фоток, радость, с которой его девушка участвовала в этой неожиданной фотосессии… В общем, оно того стоило!

14. ОЛЕГ ПРЕДПРИНИМАЕТ РЕШИТЕЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ

КРАБИКИ

Новая Земля, Приморское княжество, город Жемчужный, 33.03 (июля).0055

Палыч

Палыч сидел в глубоком кресле и смотрел на качающихся на волнах чаек. Участок был хороший — в некотором удалении от города, большой, полого спускающийся к морю. Дом поставили довольно близко у воды, с большой открытой террасой, переходящей в вымощенную белым мрамором площадку.

По белым, спускающимся к воде ступеням поднималась Марина.

— Виктор Павлович, — она всегда старательно, очень правильно выговаривает его имя, — проснулись? Как ваше самочувствие? Смотрите, какая красота! — Марина поставила на стол корзинку с чудны́ми раковинами, взяла его за запястье, нахмурила лоб, считая пульс. — Ну, неплохо. Сердце не болит? Голова?

— Да всё прекрасно, Марина. Слабость только. Да сплю, как слон.

— Как слон — это хорошо. Нервная система восстанавливается. Вот когда аппетит вернётся — совсем хорошо будет.

Палыч украдкой вздохнул. Со вчерашнего дня, когда он пришёл в себя, все почему-то старались кормить его, как на убой. Реакция у них, что ли, такая нервная? С другой стороны — люди заботятся. Приятно. И то, что все его люди решили пойти за ним и держаться вместе — тоже было приятно. И… обязывало.

— Марина, а нельзя кого-нибудь попросить, чтобы попить принесли? Чаю там…

— А хотите сока? Сок из свежих фруктов — обалденный просто. Я принесу?

— Хорошо. Если Олег вернулся — позовите его, пожалуйста.

— Конечно, — докторша убежала, подпрыгивая на ступеньках и шлёпая сандалиями. Совсем девчонка.

Через пару минут из дома вышел Олег, со стеклянным графином и двумя стаканами в руках. Устроился в кресле рядом. Всё как в старом доме в Москве, так же два кресла, маленький столик между ними, только солнце непривычно ласковое и тёплый, какой-то мягкий воздух.

— Ну, как ты, шеф? Выглядишь вроде ничего.

— Нормально, сегодня уже вставать могу. И каждый встречный стремится накормить.

Олег усмехнулся.

Сок был действительно вкусный. Нет, очень вкусный. Как там она сказала — обалденный, точно.

— Не томи давай. Что?

— Ну, есть пара контор, которые водят торговые караваны. Смотри, — Олег развернул карту, — мы вот здесь. А надо нам сюда. Вдоль побережья есть дорога, добираемся до Омского портала. Дальше сопредельные земли греков и сербов. Практически по границе идёт тракт почти до самого Забайкальского портала. Но большинство караванов дотуда даже не доходят, в основном до Омска, кое-кто — до Коммуны. Севернее, по слухам, неспокойно и, в конечном счёте, невыгодно.

— Так, дальше.

— А что дальше? В одной конторе сказали: вроде, кто-то собирается до Забайкальского через недельку-две. Может быть. Даже если подгадаем… Говорят — если пойдём с купцами, будем тащиться тридцать-сорок километров в день, поскольку хорошо гружёные лошади быстрее не идут. Это месяца два.

— Дней шестьдесят?

— Восемьдесят, Палыч, привыкай! Все эти порталы, кстати, мелкие. Забайкальский вообще всего два метра, проходят только мелкие повозки. И глухомань начинается. Места неспокойные. Казахи с запада ещё более-менее, живут в основном скотоводством, кочуют, а вот с севера забегают таджики — совсем одичалые. Там тебе и банды, и наркоторговцы, и людей воруют. Малым числом лучше не соваться. Ближе к Таджикскому порталу лучше вовсе не подходить: один огромный притон. Там можно нанять местных проводников, но дело это рисковое. Мало того, что возьмут дорого, так ещё и не факт, что приедешь куда захочешь, а не на рабский торг.

— Хреново…

— Мгм. Я тут побе́гал, пока ты в отключке валялся, знакомых нашёл, поговорил. Посоветовали мне группу товарищей, которые согласны до самого Белого Ворона с нами идти. Серьёзные мужики. И репутация правильная. Ветераны местной уже Сербской войны. Цена у них, правда, тоже хорошая, но свои деньги отрабатывают на все сто.

— Поговорил?

— А как же! Стал бы я иначе тут распинаться. Принципиальных возражений нет, ни у меня, ни у них. Да и без торгового каравана пойдём гораздо быстрее.

— В этом случае во сколько уложимся?

— Кусок до Забайкальского — как минимум вдвое быстрее. А может, и втрое. Если без приключений, конечно. Дальше они предлагают сильно на равнину не вылазить, по краю предгорий пройти до Новой Самары, там уже полегче. Всяких бродячих банд тоже полно, но на крайний случай можно с местными скооперироваться. Триста километров — и начинается Междуречье — спокойное, мирное царство, с этого года, говорят, входит в Восточную Империю. Проезжаем его — и Белый Ворон, — Олег Сергеич испытующе посмотрел на друга. — Переживаю я, как ты поедешь. Фактически, через весь континент добираться. Дальше Коммуны дороги сильно плохие. Повозку придётся продать либо там, либо в Забайкальском. Либо оставить и заплатить за место в местном гараже, проводники эти берутся обратно доставить за малую мзду, но не раньше, чем через три месяца, когда назад пойдут. Так что — как хочешь, а придётся тебе верхом ехать.

— Да… — Палыч прислушался к себе, привычно ожидая ощутить жжение в груди, но — ничего не болело. Совсем. — А знаешь, Олежа, помоги мне до моря дойти.

Олег, если и удивился такому внезапному порыву, то вида не подал. Они спустились по мраморной лестнице к усыпанному мелким золотистым песком пляжу.