1912 году в Вене и с юных лет был социалистом. Он рассказывал, что в 1938 году дрался на баррикадах с фашистами, пока Гитлер не оккупировал Австрию. Беер также говорил, что он учился в австрийской военной академии, а с началом испанских событий вступил добровольцем в интернациональную бригаду и дрался с фашистами в Испании. Ему якобы удалось избежать интернирования и в 1938 году он выехал в Палестину, где с военным образованием и боевым опытом был охотно принят в ряды «Хаганы». Социалистические взгляды, хорошее образование и опыт в военной области позволили ему стать своим человеком в руководящих кругах еврейской общины; в годы второй мировой занимал видные армейские посты, а после завоевания независимости рассматривался как один из первых кандидатов на очень высокую должность заместителя начальника штаба вооруженных сил (военным министром в те годы был сам Бен-Гурион). Когда эта должность досталась другому, он вышел в отставку. В это же время он отошел от партии «МАПАМ», где возглавлял партийную службу безопасности, и примкнул к более центристской партии Бен-Гуриона — «МАПАЙ»; в первые же месяцы после отставки стал военным обозревателем крупной газеты и скоро проявил себя как вдумчивый аналитик и хороший журналист. Авторитету и качеству материалов способствовали его личные дружеские отношения с видными военными руководителями Израиля, включая Шауля Авигура, Шимона Переса и даже самого премьера. Вскоре Бен-Гурион передал Бееру свой дневник и поручил ему написать официальную историю войны за независимость. Эта работа давала Бееру прекрасную возможность познакомиться с самыми секретными документами, касавшимися обороны Израиля.

Согласно поддержанной Харелом в своих мемуарах версии, первые подозрения возникли в 1956 году, когда Моше Даян, который отправлялся с Бен-Гурионом на секретные переговоры в Париж (речь шла об участии Израиля в Суэцкой кампании и, как об этом будет рассказано подробнее, о цене, которую заплатила Франция за это участие), был удивлен, увидев Беера на секретном сборном пункте, хотя сам Беер в Париж не летел. Даян, указывая на военного историка, спросил: «А что этот шпион здесь делает?»

Конечно же, эти подозрения требовали проверок и слежки, но на первом этапе сколь-нибудь серьезных доказательств ни предательства, ни указывающей на это связи Беера с «враждебными» разведками не было найдено. Только было отмечено по результатам наблюдения, что солидный ученый стал чаще посещать бары и ночные клубы, крепко выпивать и крутить с дамами не слишком строгого поведения. Затем Харел обратил внимание на то, что Беер установил несанкционированный контакт с шефом западно-германской разведки (БНД) генералом Рейнгардом Геленом. Речь шла, как докладывал Эзра премьеру, о расширении контактов БНД с израильской разведкой, включая помощь немцев в профессиональных вопросах. Очень многие в Израиле испытывали моральный дискомфорт от мысли о сотрудничестве с бывшим гитлеровским генералом и его ведомством. Беер неоднократно бывал в ФРГ; западные немцы, стремившиеся в те годы использовать любой повод для налаживания отношений с Израилем, предоставили Бееру на удивление широкий доступ к объектам НАТО, а также германским и американским военным базам в Европе.

Это с разведывательной точки зрения представлялось достаточно интересным.

В стратегических планах НАТО Рейнгарду Гелену и его организации отводилось особое место. Во время второй мировой войны Гелен руководил подразделением германской военной разведки (Абвера) на Восточном фронте и засылал шпионов в Советский Союз. Теперь, работая в тесном контакте с ЦРУ и «МИ-6», Гелен активизировал свою старую агентуру, оставшуюся в России. В Москве, несомненно, понимали эту угрозу и хотели проникнуть в секреты ведомства Гелена. Харел заподозрил, что Беер как высокопоставленный представитель Израиля, пользовавшийся доверием в Бонне, мог получить что-то интересующее его хозяев из КГБ. Кроме того, в ФРГ он мог собрать много другой важной информации. В частности, из его легальных военных обзоров следовало, что Бееру удалось выяснить подробности контрактов на строительство ракетных баз для американского ядерного оружия. Что касается собственно израильских секретов, то контрразведчики прекрасно знали, что уж кто-кто, а Беер имел широкий доступ к информации о закупке Израилем вооружений, поездках израильских военных по странам Европы и состоянии морального духа в израильской армии. Беера взяли «под колпак», разработкой его занимался непосредственно начальник оперативного отдела «Шин Бета» Цви Малкин.

Но все это были только возможности и по большому счету не такие уж уникальные — наверняка не меньше сотни человек из политического и военного руководства располагали подобной информацией и еще большее число могло, при желании, ее заполучить. Преступление — не владение информацией, а ее специфическое использование. Решающие, с точки зрения Харела, доказательства шпионажа Беера удалось получить позже, в марте 1961 года. В Тель-Авиве бригада наружки «Шин Бета», которая «вела» спецагента КГБ Виктора Соколова, работавшего в Израиле под дипломатическим прикрытием, зафиксировала, как некий неизвестный человек передал ему папку с документами. Бригада «Шин Бета» взяла контактера под наблюдение, и скоро наружка пришла прямо к дому Эзры Беера.

Через несколько часов, которые потребовались на доклады на все более высокие уровни и получение санкции, друг премьера был арестован. В обвинительном заключении указывалось, что в папке, которую он передал Соколову, находились выдержки из дневника Бен-Гуриона (при тщательным обыске, проведенном в доме Беера, несколько страниц из дневника премьера и еще один материал, полученный Беером накануне — секретный доклад о работе государственной военной корпорации, — оказались лежащими в небольшой папочке в чемоданчике, похожем на тот, который видели филеры во время встречи с Соколовым). Была выдвинута версия, что Соколов успел их перефотографировать, вернул оригиналы Бееру, а снимки этих страниц, если не всего дневника «Старика», хранятся в секретных архивах на Лубянке.

По мнению Харела, Беер с самого начала был направлен в Израиль советскими спецслужбами, некоторое время не осуществлял никаких разведывательных действий, внедряясь в общество, участвуя в войнах и «на гражданке» работая как весьма одаренный журналист, и начал активно действовать как агент только в 1956 году, после получения условного сигнала от корреспондента ТАСС в Тель-Авиве. Русские, как было отмечено обвинением, платили Эзре Бееру наличными, которые он тут же тратил в барах, ресторанах и на женщин.

Реальных доказательств и сведений, которые удалось получить от Беера в ходе нескольких недель изматывающих допросов (методы физического воздействия не применялись — против евреев в Израиле они используются, так сказать, вообще редко, а тут речь шла о человеке из верхушки общества), было немного, но контрразведчики Харела сочли, что их достаточно для суда. В качестве одного из косвенных доказательств фигурировало то, что Соколов, не зная об аресте источника, в явочный день пришел в «вычисленное» по отчетам наружки место встречи, а еще через три