кожу со сливочным маслом и рассказала, как мы удивлялись, что она не таяла на солнце. Я описала волосы женщины, подобные тонким нитям из пряденого золота, и густую бороду мужчины, огненно-красную, как заходящее солнце.

Конечно, наши деревенские знали, что белые люди существуют. Изредка высоко над деревней пролетал авиалайнер, и дети выбегали посмотреть на него, крича и маша ему, словно пассажиры могли слышать и видеть.

— Хаваджат! Хаваджат! Хаваджат! — кричали мы, а потом начинали петь: — Самолет номер три! Самолет номер три! Это самолет номер три!

Не знаю, откуда взялись эти словечки. Возможно, кто-то когда-то видел такую надпись на борту самолета.

Я пояснила, что, вообще говоря, хаваджат с базара в Хашме жили в глухом лесу. В городе они пополняли припасы, чтобы потом вернуться к своей работе — строить колодцы и школы. Моя подруга Мона сказала мне, что они — хорошие люди: приехали издалека, чтобы помогать народу загава.

Отец усмехнулся:

— Да, Ратиби, сейчас-то хаваджат действительно пришли с добром. Но так было не всегда. Сотни лет назад англичане явились как захватчики, чтобы разделить племена и натравить их друг на друга. Они назвали эту политику «разделяй и властвуй».

Омер фыркнул:

— Опять вы об этой скучище, о политике? Всегда ты так, когда Ратиби рядом. Я пошел спать.

Отец оставил этот выпад без внимания, и Омер скрылся в темноте. Я посмотрела на остальных. У огня лежал полусонный Мохаммед, а рядом с ним — мама, тоже клевавшая носом.

— В те времена британцы пришли в нашу страну с единственным намерением — заграбастать все, что можно, — продолжал отец. — Они забрали нашу землю, чтобы выращивать свой урожай, забрали горы, чтобы добывать золото, они пытались заставить наших людей работать на них. Но мы, загава, сопротивлялись, и нас никогда не могли победить по-настоящему.

Отец взглянул на меня; глаза его блестели.

— Но знаешь, что самое худшее сделали англичане? Самое-самое худшее? Уходя, они передали всю власть арабским племенам. Они передали власть арабам. Вот такие вещи вы должны изучать в школе.

— Может быть, теперь они возвращаются, чтобы искупить свою вину перед нами, — предположила я. — Может быть, они чувствуют себя виноватыми.

Отец рассмеялся:

— Может быть, Ратиби, может быть. Они, безусловно, должны чувствовать свою вину. Они должны нам.

Мы погрузились в молчание, глядя в огонь. Мне так сильно не хватало всего этого — чувства семейной близости и любви, прохладного бархатистого ночного воздуха, ласкающего кожу, и мерцающего жара огня, и смеха, и непринужденной беседы, то оживленной, то затихающей.

— Я тебе еще кое-что скажу, — добавил отец. — Есть такая страна, сейчас она первая в мире, — Америка. А если бы Америка не стала первой, то стал бы Китай. И та и другая — огромные страны. Но когда британцы правили Суданом, они правили большей частью мира, а ведь Британия — всего лишь крошечный остров. Британцами нужно восхищаться: голыми руками им удалось покорить мир.

— Как они это сделали, абба? — спросила я.

— Понятия не имею, правда. Но знаешь, когда кто-то появляется ровно в назначенный час, мы в шутку говорим, что он живет по хаваджатскому времени. А известно тебе, почему мы так говорим? Потому что британцы всегда были пунктуальны. Всегда. И еще они знали, что значит усердно работать. Они никогда не останавливались. Так что, возможно, из-за этого. Возможно, этим умением усердно трудиться и всегда быть точными они сумели покорить мир.

— Ты когда-нибудь работал с хаваджат?

— Это было до меня… — Отец помолчал, затем сказал: — Но ты знаешь, Ратиби, о чем я думаю. Я думаю, что, если ты продолжишь хорошо учиться и если у меня хватит средств, мы, может быть, сумеем отправить тебя в Великобританию. Ты могла бы учиться там и получить самое лучшее образование…

В ту ночь я отправилась спать, раздумывая, насколько серьезно был настроен отец. Для меня и отъезд в Хашму оказался нелегким испытанием, так что одна только мысль о путешествии в дальние дали, на учебу в краю хаваджат, и будоражила, и пугала меня.

На следующее утро я проснулась рано: меня разбудило глухое низкое тарахтенье в воздухе. Я взглянула на бабушкину кровать, но она была пуста. Я слышала, как шум нарастает, затем становится слабее; то, что летало в воздухе, приближалось и удалялось. Наконец любопытство одолело меня, и я вышла посмотреть, в чем дело. Оказалось, что над полями к востоку от деревни носится крошечный самолет, волоча за собой облако белой пыли.

Отец объяснил, что ночью налетела стая саранчи и теперь самолет уничтожает ее, опрыскивая поля. Многие годы губор, как мы их называли, не давали о себе знать, а потом прилетало первое из этих гигантских крылатых насекомых. В прошлом огромные тучи, случалось, опустошали всё. Сады, посевы кукурузы и сорго, кустарники и деревья в лесу — всё было пожрано подчистую. Я еще никогда не сталкивалась с этим, и отец полагал, что на нас летит целое сонмище.

Наскоро позавтракав, Мо, Омер и я поспешили в саранчовую экспедицию. Направившись в чащу, мы вскоре заметили дерево, клонившееся под тяжким грузом насекомых. Омеру просто не терпелось. Он вскарабкался на ствол и принялся стряхивать саранчу.

Тем временем мы с Мо начали разводить костер. Я захватила из домашнего очага тлеющую головню, набросала на нее сухих листьев и травы, раздула, и вскоре разгорелось сильное потрескивающее пламя. Схватив горящую ветку, я сунула ее в самую гущу саранчи. Когда дым окутал их, они стали срываться с веток. У некоторых вспышкой пламени опаляло крылья, и они стремительно падали на землю. Омер спустился с дерева собирать упавшую саранчу, а мы с Мо ходили вокруг с головнями.

Вскоре мы набрали с полмешка губор. Отправившись на дальнейшие поиски, мы обнаружили целый ковер из саранчи, пирующей на каких-то невысоких растениях: слышалось жуткое «щелк-хрум-щелк» тысяч крошечных жующих челюстей. Мы набросились на них и отловили столько, сколько влезало в сложенные чашечкой ладони. Ковер насекомых поднялся и взлетел, но вскоре вновь приземлился неподалеку. Мы продвинулись за ним и приступили ко второй операции захвата.

Когда мешок был наполнен под завязку, мы поспешили домой к бабуле. Она любила полакомиться саранчой, веря, что эта чудо-пища предотвращает множество болезней. Бабуля возбужденно схватила мешок с живыми насекомыми и высыпала саранчу в большую глиняную плошку, придавив ее деревянной крышкой.

— А теперь идите! — поторопила она, возвращая мне пустой мешок. — Идите и наберите еще!

К концу дня мы были покрыты грязью и пылью и совершенно обессилены, но счастливы. Я чувствовала себя куда спокойнее, нежели