Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И вы даже не добавите «хотя и не за что»? – мне на минуту даже стало стыдно, что я совершенно не любил эту девочку, более того – после отъезда я ни разу о ней не вспомнил.
– Разве мне тебя судить? – удивлённо приподняла бровь настоятельница этого странного монастыря. – Это твои ошибки, твоя жизнь и твоя дочь.
– А Элла-Мария знает, кто её отец? – задал я чрезвычайно беспокоящий меня вопрос. – Или мне нужно будет самому сказать ей об этом?
– Зачем? – по-прежнему невозмутимо спросила матушка Неллина, подняв на меня спокойный взгляд. – Девочка ещё слишком юная, чтобы копаться в человеческой грязи, и слишком взрослая, чтобы слушать страшные сказки.
– Но как же я объясню ей, почему забираю её отсюда? – я слегка растерялся. – Или у вас есть другое объяснение?
– А почему ты решил, что заберёшь Эллу-Марию? – её удивление было настолько искренним, что я даже слегка опешил. Просто вдруг стало совершенно ясно: дочь мне отдавать никто не собирается. И это было… странно. Непривычно. Я уже давно воспринимал как должное то, что все мои приказы и распоряжения выполнялись мгновенно, а отказ – ну кто же отказывает лучшему другу императора?
А сейчас я смотрел на спокойно сидящую передо мной женщину и пытался освоиться со странным чувством, что она совершенно не боится. Ни меня, ни императора, никого и ничего – и это я должен придумать что-то, найти какие-то аргументы, которые убедят матушку Неллину в том, что Эллу-Марию нужно отдать мне.
– Я хочу удочерить девочку, и, так сказать, искупить свою вину перед ней, – выбрал я компромиссную версию, – устрою её в лучшую школу или приглашу для неё самых замечательных учителей. Мои возможности, как вы понимаете, почти безграничны.
Я подумал, что виноват перед неизвестной мне малышкой гораздо больше, так как лишил её не только матери, но и дяди, спровадив его в Франгайскую чащу, где он благополучно и сгинул.
– Я пока не поняла окончательно, что ты задумал, но поверить в то, что в тебе вдруг вспыхнули отцовские чувства… – настоятельница позволила себе лёгкую насмешливую улыбку, – я не настолько наивна, магистр. Ты готов официально признать Эллу-Марию своей дочерью?
– Да, – решительно ответил я, понимая, что, как ни странно, действительно готов сделать этот несвойственный мне благородный шаг. В конце концов, не кухаркину же дочь признаю: поворчат, посплетничают и успокоятся.
– Хорошо, – внезапно, после нескольких показавшихся мне бесконечными минут ответила матушка Неллина, – я попрошу передать Элле-Марии, чтобы она зашла. Последнее слово будет за ней: если она сама захочет уйти с тобой, я не стану возражать и после подписания необходимых бумаг отпущу её. Но если она скажет «нет», ты уйдёшь и больше никогда её не побеспокоишь.
Я смиренно склонил голову, радуясь, что никто не видит такого Каспера Даргеро: уступающего простой настоятельнице отдалённого, забытого всеми богами монастыря. Хотя себе-то можно и не лгать: «простой» матушку Неллину может назвать только недальновидный дурак, а я себя к таким отродясь не относил, иначе не достиг бы того, что имею сейчас.
Настоятельница тронула простой, но, как и все предметы в кабинете, чрезвычайно изящный колокольчик, стоящий на столе, и где-то за дверью раздался мелодичный звон, а через минуту в комнату, постучавшись, вошла немолодая красивая монахиня в уже примелькавшемся мне сине-сером платье.
– Сестра Доминика, пригласи, пожалуйста, сюда Эллу-Марию, если девочка не занята ничем важным.
Монахиня кивнула, поклонилась и бесшумно вышла, оставив меня мучительно вспоминать, где и когда я мог видеть это лицо, причём не один и не два раза. Но где, Бесшумный меня побери? Видимо, это как-то отразилось на моей физиономии, потому что настоятельница покачала головой:
– Пришедшие сюда меняют не только имя, но и обновляют, лечат и восстанавливают душу. Даже если ты вспомнишь, кто это – ничего не изменится: это уже не та женщина, которую ты не мог не знать когда-то.
– Насколько всем известно, к вам попадают женщины благородного происхождения, совершившие какое-либо тяжкое преступление, – решился я на вопрос в основном для того, чтобы не думать о предстоящей встрече с дочерью Лилиан и, возможно, своей.
– Сёстры обретают здесь покой и уверенность в правильности выбранного пути, но полностью отказываются от прежней жизни. И для нас не имеет значения совершённое в прошлом: оно похоронено, а душа родилась заново. Тебе не понять, магистр Каспер Даргеро, ни сейчас, ни когда-либо. И это не твоя вина, а твоя беда. Впрочем, об этом мы поговорим с тобой в другой раз.
– В другой? – я с изумлением посмотрел на эту непостижимую женщину. – Вы хотите сказать, что я вернусь? Но… когда и, главное – зачем?!
– Ты вернёшься, – кивнула она, спокойно посмотрев мне в глаза, и я почувствовал, как её безмятежный взгляд проник к самому дну моей уже почти подчинившейся безжалостному разуму души.
Я хотел задать ещё пару тысяч вопросов, но тут в дверь негромко постучали, и на пороге появилась невысокая девочка в длинной юбке и светло-синей блузке. Если бы я не знал, что ей одиннадцать, я бы решил, что она старше: из тёмно-синих глаз смотрела истинная мудрость и всё то же, свойственное всем обитательницам ирманского монастыря, спокойствие.
– Вы звали меня, матушка Неллина? – девочка обращалась исключительно к настоятельнице, и меня это почему-то задело.
– Да, Элла, я хотела поговорить с тобой, – мягко улыбнулась ей женщина, – и поговорить достаточно серьёзно. Ты ведь заметила, что я не одна, почему ты не поздоровалась с нашим гостем?
– Этот человек не гость, – девочка медленно перевела на меня взгляд тёмно-синих глаз, – он пришёл с недобрыми намерениями.
– Меня зовут Каспер, магистр Каспер Даргеро, – представился я, поняв, что настоятельница не планирует ни на каплю облегчать мне задачу, – а ты Элла-Мария, верно?
– Зачем констатировать факт, известный нам обоим? – невозмутимо ответила девочка. – И вы, и я знаем, кто я такая. Зачем проговаривать это вслух?
– Так принято, – слегка растерялся я и продолжил, уже понимая, что простого разговора взрослого с ребёнком не получится, – и почему ты сказала, что я пришёл с недобрыми намерениями, это совершенно не так.
– У меня дар, – спокойно сообщила девочка тоном, каким могла