Хоронили Грегория всем поместьем. В соборе негде было упасть яблоку не то, что в обморок. Кругом горели свечи и чадила кадила. Граф покоился пред аналоем с епитимьей на челе. Вдова рыдала, утираясь гарусным шарфом. Свояк тихо точил слезу и творил молитву.

В конце панихиды из-за притвора вышел архиерей с образами и огласил с амвона весь послужной список графа. Ко всенощной началось отпевание. Прихожане затянули на разные голоса. Вышло громко и благолепно. Обряд закончили к обедне.

После похорон гости съехались в усадьбу на поминки. Мужчины пили горькую на помин души, мирянам подносили кутью, и все вспоминали графа добрым и крепким словом. Свояк опять безутешно молился, а душеприказчик огласил завещание. Это скрасило скорбь. Убиенный никого не забыл и все получили по заслугам.

Через месяц, на святки, графинята устроились в приют получать образование. Вдова коротко постриглась и ушла в монастырь на службу. Свояк же, присмотрев за недвижимостью и пустив её с молотка, продолжил бдения в богадельне.

Так печально оборвалась древнейшая ветвь Обломских, ибо сыновей к тому времени свояк не завёл по причине плодовитой бедности.

Николай почти неделю не употреблял и потому к выходным дошёл до состояния скотской трезвости. Такой воздержанный расклад жизни очень угнетал его нервную систему и травмировал рабочую психику.

А всё дело было в Валентине. Это она по своему бабьему и упрямому недомыслию воздвигла перед ним слабоумную альтернативу – или она, или похмельный синдром по утрам. И этот подлый удар был нанесён как раз в момент его бурного сватовства к вышеупомянутой особе.

Николай умом не понимал противоречия между женщиной и водкой. Наоборот, воздав должное напиткам, он чувствовал прилив неуёмной любви к слабому полу и запросто мог начать с одной, закончить со второй, славно отдохнуть на третьей и при этом не опоздать на работу.

А тут на тебе, новости: и угроза будущему потомству, и крах семейного бюджета, и грядущий цирроз печени с размягчением мозгов. Словом, дикие женские фантазии на почве недопонимания исторических путей развития мужской ветви человечества, как наивысшего творения природы.

Николай горько тосковал в жёстких руках Валентины, возненавидел кинематограф, а заодно и всю эстраду, и лишь огонь любви подогревал кровь и озарял надеждой перемен остатки мужского самолюбия в тёмном царстве женской кабалы.

А в выходные Валентина упорхнула за город к родителям, чтобы обрадовать стариков скорым бракосочетанием и своими плодами перевоспитания их будущего зятя. Поэтому Колька, идя навстречу настойчивым пожеланиям трудящихся с ним товарищей и желая как-то светло и празднично отметить свою перековку и скорый брак, решил немного отойти от крутой диеты и посидеть в старой тёплой компании с общими интересами родного производства.

Сбор был назначен в пивной. И там, за кружкой доброго пива и принесённого с собою вина, прямой мужской разговор полился вольготно и задушевно, без оглядки на литературные нормы и условности общественных мест. О работе, начальниках, бабах и политике.

Пива и вина хватало, поэтому обмен мнениями затянулся до закрытия этого славного заведения и, покидая его, вся компания была уже очень уважительно к себе настроена, о чём не очень назойливо, но прямо в глаза, успела заверить обслугу этой питейной точки.

На свежем воздухе немного поговорили о планах. Мнения разделились. Посему, холостая часть общества в количестве трёх человек решила посетить пульсирующий ночной жизнью ресторан, чтобы ещё больше развеяться от тягот трудовых будней и культурно отдохнуть, на сколько хватит денег. Ресторан встретил гостей миролюбиво, почти без ругани, а финансов хватило не только на водку, но даже и на богатый салат из мятого горошка.

Холостяцкий вечер продолжился на новом и более весёлом витке своего развития, так как сквозь сигаретный дым и словесный гам пробивалась разудалая музыка, выделяясь громом барабанов, а дамы, блистая нарядами и броской красотой, не возражали против танго или иного, более огненного танца.

В одно из своих челночных путешествий между столиками в поисках достойной партнёрши, Николай заприметил даму очень соблазнительной стати. Она сидела, слегка склонившись к столу, а из глубокого выреза её платья прямо-таки рвались на волю в своей жажде обнажённости, два, размерами с хорошую папаху каждый, налитых тугой плотью шара, которые намертво приковывали взгляд и требовательно притягивали к себе крепкие мужские руки.

Николай, зачарованный этим видением, пригласил даму на танец, а когда та гордо впереди него пошла на круг, то враз понял, что помогало обладательнице таких весомых прелестей удерживать вертикальное положение. Ниже мощной спины, под туго натянувшимся платьем избранницы, перекатывались и волновались при ходьбе тоже два, но уже пушечных ядра грозного берегового калибра. Николай даже впал в некоторый транс от вида такого изобилия даров природы. Казалось, эти жернова скрипели, когда их неразделимые половины соприкасались при движении, перемалывая затуманившийся взор Николая.

Танец был медленным и вязким, как горячие Колькины помыслы. Парное тело женщины впитало в себя всю его податливую волю, а язык уже лепетал о снисхождении к страстному зову природы и нёс прочую околесицу с золотыми горами в придачу, опережая реакцию мозговых извилин.

Словом, сдерживающие центры Николая ослабели, выпитое звало на мужской подвиг, а дама была согласна на продолжение вечера в более интимной обстановке у неё дома. И, надобно заметить, безо всякой предоплаты, а из чистой любви к искусству человеческих сношений в период всеобщего озлобления и меркантильности.

Однокомнатная квартира встретила хозяйку и позднего гостя уютной тишиной. Мягкий свет торшера ласково осветил тахту, готовую к употреблению, а что до остальной меблировки, то Кольку, как истинного спартанца заводских общаг, она не волновала.

Дама велела чувствовать себя как дома, а сама, демонстрируя хорошее воспитание, отправилась принимать душ, чем крайне умилила Николая. И он тоже возжелал ополоснуться, но после неё и в ударном темпе. Это была трезвая мысль, так как ноги в почти новых носках, хоть и были упрятаны под стол, не то чтобы припахивали, после всех музыкальных топтаний, каким-нибудь естественным духом, а просто воняли, как два хорька.

Пока хозяйка шелестела в ванной водой, Колька разделся до трусов, аккуратно свалил одежду на пол и уселся на тахту в приятном ожидании водных процедур, будущих постельных развлечений и разгула страстей.

Время тягостно переливалось в пространстве, глаза гостя уже устали пялиться в полутьму комнаты, а тяжёлая голова так и норовила упасть на грудь и немного отдохнуть. Наконец Николай не выдержал и, упав спиной на тахту, задремал, скрашивая одиночество томительного ожидания голосистой песней расслабленных связок.

Пробуждение ухажёра было тягостным. Кто-то властно теребил его за плечо, приговаривая:

– Ну, чего разлёгся? Не для этого пришёл. И нечего было так надираться.