– Я и представить себе не мог, что однажды ночью окажусь в чистом поле рядом с тогдашним победителем. И что буду греться с ним у одного огня и пить то же вино.

Все выслушали рассказ, одобрительно кивая. Руй Диас взглянул на бойца благожелательно – и так внимательно, словно велел себе запомнить его лицо.

– Как тебя зовут?

– Лаин Маркес, сеньор. Я из Арнедо.

– Что ж, спасибо тебе, Лаин Маркес.

– За что же вы меня благодарите?

– За то, что тогда оказался там, а сегодня – здесь.

Маркес, покраснев от гордости, переглянулся с товарищами.

– Тот день и привел меня сюда, – вымолвил он наконец. – К вам, под ваше знамя.

Руй Диас кивнул.

– Терпеть голод и холод, – сказал он насмешливо, – особенно теперь, когда франки захлопнули дверь у нас перед носом.

Такой тон, независимо от смысла слов, поднимал настроение, и раздался смех, от которого осмугленные солнцем лица собирались в складки, как тонкая мягкая кожа.

– Мы это им припомним, – сказал Галин Барбуэс и снова сплюнул в костер. – Так ведь, Сид?

– Гореть мне в аду, если не так.

Воины умиротворенно и удовлетворенно закивали. Начали похлопывать по рукоятям мечей, безмолвно обещая грядущее воздаяние. Руй Диас поочередно оглядел каждого из своих бойцов, холодно и беспристрастно оценивая их состояние духа.

– Говорят… – начал он доверительным тоном и замолчал на миг, словно сомневаясь, надо ли продолжать.

Как он и ожидал, все подались к нему, навострили уши. Всех словно заворожило это молчание, и потому Руй Диас затянул его еще немного. Ровно настолько, насколько было нужно. А нужно – для того, чтобы подготовить бойцов к мысли, которую он намеревался высказать.

– Говорят, мавританский король Сарагосы – человек неплохой.

Вороны летели слева направо, не меняя направления, и Диего Ордоньес, который сперва с подозрением взирал на них из-под шлема, увидел наконец, что они удаляются, и успокоился.

– Добрый знак, – сказал он.

Войско вброд перешло Синку: лошадям и мулам вода доходила до середины голеней, телеги погрузились по самые ступицы. Русло реки плавно понижалось, и это облегчало переход.

Ордоньес и Руй Диас, переправившиеся первыми – кони их замочили бока, а всадники – ноги до колен, – выбрались на пригорок, откуда открывался вид на изрядное пространство, куда они намеревались вторгнуться. Вдалеке, в охристой дымке, смутно угадывалась цепочка пологих холмов.

– Что греха таить, ежели отсюда смотреть – впечатляет… Мы, то есть, впечатляем.

Ордоньес имел в виду плотную колонну людей, лошадей и мулов, которая, по-змеиному извиваясь, ползла по руслу реки. Двигалась мощно, слаженно и упорядоченно, поблескивая металлом оружия и сбруи под еще нежарким утренним солнцем.

– Дай бог, чтобы и те прониклись… – ответил Руй Диас.

– Какие «те»?

– А вон.

И он подбородком показал на вершину ближайшего – не больше двух полетов стрелы – холма, где неподвижно стояли четверо верховых. Они были в тюрбанах и бурнусах, с копьями в руках.

– А я и не заметил, – сказал Ордоньес.

– Ты ворон считал. Впрочем, они только что появились.

Козырьком приставив ладонь ко лбу, Ордоньес стал всматриваться:

– Дозорные, ясное дело.

– Ясней некуда.

Ордоньес поскреб в бороде. Темные глаза по сторонам наносника зажглись яростью.

– Ах, сукины дети… Выродки этой Агари, или как ее там.

Руй Диас пожал плечами под тяжелой кольчугой:

– Они делают свое дело. Как мы – свое.

– Поганое мавританское отродье. – Ордоньес ощерился, задвигал челюстями, будто пережевывая старые обиды. – Мразь сарацинская.

– Ну, хватит тебе… Сейчас мы с ними друзья. По крайней мере, с этими вот.

– Мне это не по нраву.

– Оставь, я говорю.

Они замолчали. Кони, не чуя узды, опустили морды и пощипывали кустики под ногами. Ордоньес недоверчиво оглядывал цепь холмов.

– Думаю, там не только эти четверо. Где-то наверняка притаились другие.

Руй Диас согласился:

– Я бы на их месте так и поступил. Иисус Христос говорил: «Возлюбите ближнего, но спиной к нему не поворачивайтесь».

– Правда? – Ордоньес взглянул на него с острым любопытством. – Он в самом деле так сказал?

– Да нет, сам только придумал, – улыбнулся в ответ Руй Диас.

– А я думал – в Писании так сказано…

– Не сказано.

Ордоньес после тяжкого раздумья сказал:

– Надеюсь, эти свиньи видят тряпку, что сегодня реет над строем.

Оба взглянули в голову колонны, где Педро Бермудес вез не их обычное знамя, а огромное белое полотнище. Лишь с таким условием Мутаман, эмир Сарагосы, согласился впустить их в пределы своей страны: определил точное место, время – и чтоб непременно под белым флагом. Два дня назад Руй Диас для полной уверенности отправил к нему Минайю и Фелеса Гормаса с письмом, написанным по-арабски: «Во имя Бога, всемилостивого и милосердного. Родриго Диас Виварский почтительно приветствует властелина Юсуфа Бенхуда аль-Мутамана, благородного защитника и покровителя правоверных…» – и прочее в том же роде. Оба кастильца ждали сейчас в городе, оказавшись чем-то средним между гонцами и заложниками. Не позавидуешь – если что-нибудь пойдет не так, с них сдерут кожу заживо или распнут.

– Когда-нибудь, – промолвил Ордоньес, – ты мне все же объяснишь, что мы тут делаем.

Руй Диас похлопал своего коня по холке:

– Все войско знает. И ты тоже.

– Нет. Я ни хрена не знаю. Знаю одно: кричать «Кастилия и Сантьяго!», рубить головы и наваливать их кучами. А плести такие хитрые интриги – не мое ремесло.

– У нас выбора нет, Диего. Надо же чем-то жить. Многие так делают.

– Неужто и в самом деле ты доверишься Мутаману?

– Его отцу доверял бы меньше, но старик не так давно переселился в мир иной. По примеру нашего покойного государя Фердинанда, который разделил Кастилию, папаша Муктадир[13] отдал одному сыну Сарагосу, а другому – Лериду, Тортосу и Дению… И очень скоро братья начнут резаться.

– Как наш добрый Санчо со своим братом Альфонсо, – с горечью заметил Ордоньес.