– Здорово! – обрадовался на экране Кириллов, и Снежана умолкла. Кириллов добродушно и серьезно смотрел на мальчика. – А мне туда можно пойти?

Костя не ответил. Наклонив голову, он наблюдал, как вращаются колеса игрушечного автомобиля.

Кириллов ждал.

– Хорошая, – сказал Костя. Глядел на колеса.

– Он хочет взять эту машинку туда с собой? – спросила Снежана.

– Хочешь, возьмем ее с собой? – озвучил за нее в комнате Кириллов.

Кивок.

– Большой дом, – сообщил Костя.

– Ты ходил с Ирой в большой дом?

Кивок.

– Тебе понравилось? – снова спросил Кириллов.

Кивок.

– Ира в большом доме?

Костя помолчал. Потом:

– Там Элмер.

Положил щеку на стол. Машинка в его руке выписывала на столе виражи.

Кириллов весело предложил:

– Ну тогда бери машинку и пойдем.

Костя поднял голову. Оживился, ткнул пухлым пальцем:

– Туда!

Большим домом, где Косте понравилось, мог быть только театр.

Это Костя еще раз подтвердил на площади:

– Туда.

В сливочном небе реяли скульптуры на крыше театра. Петр заметил, как между театром и «Евразией» притормозил фургон. Стуча по асфальту когтями, натягивая поводок, выпрыгнул спаниель в неоновом зеленом жилете. За собакой – сопровождающий. Кириллов махнул ему рукой. Тот кивнул. Дал псу команду, собака послушно села, чтобы Костя с мамой, Кириллов, Петр, два мента в гражданской одежде прошли первыми.

– Но только никто тебя не слышит, не видит… – еще раз предупредил Петра Кириллов.

– …И я здесь никто, – продемонстрировал понятливость Петр. Кириллов кивнул.

Об их приходе предупредили. Их ждали. Администратор тут же присел на корточки перед ребенком.

– Привет.

Но тот обнял ногу матери, как ствол дерева, затем протянул вверх растопыренные пальцы: «на ручки». Смирнова подняла его, усадила себе на бок, Костя сел, обхватив мать ногами.

Администратор выпрямился:

– Все же я настаиваю, что через служебный подъезд ребенок пройти не мог. У нас пропускная система.

Охранники выглядывали из высокой будки, наполовину стеклянной. «Маленького ребенка они могли и не заметить, – подумал Петр. – Если не ожидали увидеть. Спросить бы, приводят ли артисты с собой детей… Конечно, приводят: заболела нянька, не смогла бабушка…» Но держал данное Кириллову обещание быть немым и невидимым.

– Туда, – радостно крикнул Костя. Все от неожиданности повернулись к нему. Он показывал пальцем за проходную.

– Туда?

– Туда!

Администратор порозовел, как после лыжной пробежки морозным утром:

– Но он же совсем маленький!

– Он все понимает! – с места в карьер завопила мать. В ней чувствовалась давно вызревшая ярость человека, привыкшего к постоянным окрикам общества: не кормите грудью здесь, не лезьте с коляской сюда.

– Он всех взрослых, если видел, узнает, – наскакивала она. – И в лицо, и по имени.

Кириллов тихо встал между ними, гася перепалку.

– Туда – Ира? – поинтересовался он у Кости в такой манере, как разговаривают с иностранцами, плохо знающими русский.

– Там Ира? – переспросила ребенка мать. И хитро уточнила: – Или там бабушка?

Кириллов показал ей большой палец из-за плеча ребенка: молодец. Та ответила ошалелым взглядом. Опять заглянула сыну в лицо:

– Костя. Бабушка там?

Миша помотал головой. Знал разницу!

Опять наставил пухлый палец:

– Туда! Туда!

Администратор вперил взгляд василиска в собственную пехоту.

– Не может такого быть, – забубнил из будки охранник. Петр понял: низшему звену безопасности театра влетит по самое не горюй. Такой просос! И день, как назло, выдающийся. В театре был глава государства. А театр, оказывается, охраняли три обезьяны: одна не видит, другая не слышит, третья не скажет. В будке сидели две: та, что не видела, и та, что не слышала. Оправдывались:

– Вход строго по пропускам. А пропуска с фото и печатью.

…А третья обезьяна? Которая и видела, и слышала, но молчит. Вот бы кого найти. Но где искать? – размышлял Петр.

Впустила сквозняк, стремительно прошла, вынося носки врозь, девушка с гладко прилизанными волосами, на плече спортивная сумка. Кивнула охранникам. Своя. Те – ей. Металлическая рамка запищала. Те и ухом не повели. Комета со спортивной сумкой пронеслась, не затормозив.

Петр и Кириллов обменялись взглядами. Оба подумали одно и то же. Администратор заметил их взгляды. Осекся.

А Костя уже злился, делал, сидя на матери, такое движение пятками, как будто давал шпоры коню:

– Туда!!!

– Генерал, – не удержался Петр.

Администратор что-то заблеял. Кириллов приложил к уху телефон и попросил вожатого начать работу с собакой.

3

Вундеркиндом Костя точно не был. Лестницы, коридоры быстро его запутали. «Туда» теперь звучало без уверенности. «Я бы сам заблудился», – подумал Петр.

– У меня руки отваливаются, – пожаловалась мать.

– Стойте здесь, – велел Кириллов. – Васильев, Козлов, с ними, – оставил стражей.

Мать спустила ребенка на пол.

Зато спаниель дело знал. Он загребал передними лапами, толкал задними. Тянул провожатого дальше, как будто видел след няни и ребенка в виде огненных стрелок: туда!

Кириллов и Петр не отставали. Позади пыхтел администратор.

Опять лестницы, лестницы.

Когти стучали и скрежетали по полу.

– Глянь, – придержал полицейского Петр. Показал.

Кириллов присел на корточки: на стене, невысоко от пола отпечаток детской ладони. Бурый. Костя карабкался здесь по лестнице вверх.

– Ее с ним в этот момент не было, – тихо заметил Петр. – Иначе бы Костя держался не за стену, а за няню.

Иначе руки его не были бы в крови.

Администратор не слышал их слов, но увидел отпечаток. Из розового стал багровым.

– Мы попробуем выяснить, кто из сотрудников мог выписать разовый пропуск, – пошел на попятный он.

Кириллов уже вызывал по телефону техника с лабораторным чемоданчиком.

– Идете там? – позвал из коридора вожатый.

Но долго ходить не пришлось. Собака привела в просторный зал. Их окружало пространство, странно изломанное на коридоры, уступы, утесы огромными ящиками с металлическими углами. Стоял, задрав витые ноги, трон. Виднелись три оранжевых идеально круглых купола. Петр с нарастающим чувством абсурдности понял, что это апельсины. Очень-очень большие апельсины. Но сойти с ума не успел – вспомнил: есть такая опера, «Любовь к трем апельсинам».