и обратно, от тети к бабушке или старшей сестре. Постепенно в семье проигрываются все варианты отношений, и ребенок перестает испытывать страх в связи с этим. Более того, он может получать удовольствие от переживания подобных конфликтов и контейнировать свои переживания; в игре дети проигрывают все напряжение, связанное с любыми проявлениями предательства, включая напряжение и ревность, испытываемые взрослыми людьми. В каком-то смысле это дает теоретическое представление о семейной жизни. Вероятно, то, что дети любят играть в маму и папу, связано с их переживанием предательства.

Важность этих игр становится очевидной, если у ребенка большая разница в возрасте с братьями и сестрами и он не может извлечь пользу, играя с ними. Такой ребенок может быть вовлечен в игру механически, творческий элемент здесь отсутствует, ведь младший должен начать с самого начала, от простого к сложному.

Я знаю, что чувствам, сопровождающим игру в семью, свойственна позитивная и либидинальная окраска, но переживание восторга в большей степени связано с вопросом перекрестной привязанности. В этом смысле игра в семью является подготовкой к жизни.

Школа может дать ребенку возможность испытать облегчение. Маленьким детям, у которых игра – основное занятие, игры в школе не приносят большой пользы; вскоре они переходят к развивающим играм. Затем приобретает важность дисциплина в группе, что упрощает задачу одним и усложняет другим. Облегчение, которое ребенок, живущий в семье и играющий в нее, испытывает в школе, – своего рода деградация; по крайней мере, для тех, кто справляется с игрой в семью и чьи семьи не возражают против этого.

Напротив, единственный или переживающий одиночество ребенок значительно обогащается, посещая игровые группы, где присутствуют интерперсональные отношения и перекрестная привязанность, что создает простор для творчества.

Со сказанным выше связаны определенные сомнения относительно того, в каком возрасте лучше отдавать ребенка в школу. Этот вопрос требует тщательной проработки, все необходимые условия должны быть созданы. В противном случае дом – место, где ребенку должны быть предоставлены все возможности для получения опыта. Однако ребенку, лишенному креативности в игре, требуется несколько часов проводить за пределами семьи.

В рамках начального образования ребенок может отвлечься от сложностей жизни, попрактиковаться в иных привязанностях, научиться следовать правилам и соответствовать стандартам, включая ношение школьной формы. Иногда ограничения облегчают прохождение подросткового периода, но мы это не приветствуем, как бы удобно, с точки зрения учителей, это ни было. Подростки должны возобновить свои эксперименты с перекрестной привязанностью, но в данном случае возбуждение возникает не под влиянием страха, а в результате интенсивных либидинальных переживаний, свойственных пубертатному возрасту.

Семья имеет большое значение для юноши или девушки, особенно если он или она испытывают сильный страх, поскольку сильное влечение, как правило, связано с сильной ненавистью. В рамках семьи подросток может примерять на себя роль отца или матери, что составляло суть образной игры в возрасте от двух до пяти лет.

Мне кажется, семью часто воспринимают как объединение, созданное родителями для роста и развития ребенка. Считается, что семья – место, где дети учатся испытывать любовь и ненависть, могут получить сочувствие и понимание, а также встретить раздражение как реакцию на свое поведение. Но все, о чем я здесь говорю, вызывает ощущение, что роль ребенка в семье, с точки зрения его столкновения с предательством, недооценена. Со временем ребенок выходит за пределы семьи и вступает в новые группы, границы которых постоянно расширяются.

Реальность, в которую, повзрослев, попадают дети, сочетает разные формы привязанности и предательства, и ребенок, имевший возможность познакомиться с этими явлениями в ходе развития, быстрее находит свое место.

В конечном счете, если ребенок возвращается, он начинает понимать: предательство, как я его называю, – неотъемлемая часть жизни. Суть в том, что предательство осуществляется по отношению ко всему, что не есть суть моя самость, если ощущение самости должно быть достигнуто. Самое агрессивное и опасное слово во всех языках мира – «Я». Нужно признать, что лишь те, кто достиг стадии ощущения собственного Я, являются полноценными членами общества.

Обучение ребенка

По мотивам доклада, прочитанного на конференции членов евангельских организаций по делам семьи под патронажем Объединенного христианского института образования, Колледж повышения квалификации в Кингсвуде, 5 июня 1968 года

Я выступаю перед вами как обычный человек, педиатр, детский психиатр и психоаналитик. За последние сорок лет произошли серьезные перемены. Какое-то время назад выступление психоаналитика перед членами религиозной образовательной организации было бы невозможно. Надеюсь, вы знаете, что меня пригласили сюда не в качестве религиозного наставника, даже не как христианина, а в качестве специалиста по узкой теме, занимающегося проблемами роста, развития и реализации потенциальных возможностей. Ваш председатель представил меня как человека, хорошо осведомленного в вопросах детского поведения. Он прочел это на обложке книги! То, что я хотел бы вам рассказать, касается не просто поведения. Речь идет о реализации потенциальных возможностей. Некоторые люди изучают детское поведение, упуская при этом наличие бессознательной мотивации и не обращая внимания на связь поведения с внутренними личностными конфликтами, что идет вразрез с религиозными учениями. Скорее всего, ваш председатель имел в виду именно это, тот факт, что меня интересует процесс развития личности в рамках семьи и социального окружения.

Воспитанный в традициях Уэслианской методистской церкви, я не стал ее приверженцем и рад, что меня не заставляли. Я отдаю себе отчет, что для моих слушателей религия означает не просто посещение службы по воскресеньям. Позвольте предположить, что вера или религия, как ее называют, является частью человеческой природы, в то время как некоторые думают, будто от одичания человека спасло откровение извне.

Мы здесь собрались, чтобы обсудить, может ли психоанализ оказать содействие в рамках религиозного образования и религиозной практики. Вы верите в чудеса в наш век объективных фактов? Вы верите в жизнь после смерти? Вы хотите убеждать в этом граждан? Вы хотите, насаждая мораль, лишить ребенка, подростка или взрослого свободы выбора?

Я должен сосредоточиться на чем-то одном, чтобы уложиться по времени. Думаю, меня пригласили сюда из-за моего высказывания о том, что у каждого ребенка есть потенциальная вера, во что – вопрос открытый. Лично я разделяю жизненный опыт и образование. Тот, кто учит ребенка, склонен насаждать свои культурные или религиозные взгляды и убеждения, с которыми он вырос либо которые выбрал для себя сам. Но все зависит от детской способности вообще во что-то верить. Этому нельзя научить, данная способность формируется или нет в процессе развития и зависит от окружающих условий. Речь идет о матери, отце и других людях, находящихся рядом с ребенком, –