Хорошенько над всем этим поразмыслив, Парамонов позвонил в аэропорт и заказал на свое имя билет бизнес-класса до Таиланда. Плевать на следы! Главное – унести ноги, выбраться из страны. В Таиланде он пересядет на другой самолет, который унесет его в любую точку света, какую он выберет. Наверное, это будет Европа – огромное пространство без государственных границ, по которому можно свободно перемещаться, не оставляя следов, – хоть поездом, хоть на автомобиле, хоть автостопом. Пусть-ка тогда товарищ майор попробует его найти! Он ведь служит не во внешней разведке, а всего-навсего в уголовном розыске. И даже Интерпол ему не поможет: официально за Виктором Парамоновым не числится никакой вины, а помогать убийце в погонах разыскивать потенциальную жертву никто, естественно, не станет. Так что придется Молоканову удовлетвориться тем, что есть, и продолжать жить как на иголках… И поделом! Пусть остается тут со своим Мамонтом, своим Зулусом и своими оборотнями в штатском – они ж у нас оперативники, им форму одежды соблюдать не обязательно!

Виктор Тарасович расхаживал по квартире, вскрывая тайники и перекладывая их содержимое в наполовину собранный чемодан. Он уже, оказывается, и забыл, как их здесь много и сколько в них хранится ценного барахла, которое невозможно протащить через таможню без риска засыпаться. Старинные иконы, камешки, золото – в основном антикварное – вечные ценности, не подверженные инфляции, но крайне неудобные при транспортировке… И что прикажете со всем этим делать?

Придется бросить, понял он. До самолета еще несколько часов, можно отвезти все в загородный дом и закопать на участке. Или отдать на хранение Альбине. То-то она обрадуется! Днем и ночью станет Бога молить, чтобы Виктор Тарасович не вернулся. А через месячишко окончательно уверит себя, что он исчез из ее жизни навсегда, привыкнет к мысли, что все это барахло принадлежит ей (более того, всегда ей принадлежало), и начнет пользоваться – сначала робко, с оглядкой, а потом на всю катушку, как она это умеет. Если б не это ее умение, того, что она откусила при разводе от первого мужа, ей с лихвой хватило бы до конца дней. Но Альбина – девушка шикарная, любит пожить на широкую ногу, а это ох как недешево! Это как у Дюма: дороже всего нам обходятся именно излишества…

Так что об Альбине лучше забыть. Лучше уж, в самом деле, устроить на дачном участке клад наподобие пиратского. Правда, иконам это вряд ли пойдет на пользу, но, в конце-то концов, что ему дороже – жизнь или эти испачканные темперой облупленные доски? То-то, что жизнь. Чем-то всегда приходится жертвовать, и это вот она и есть – жизнь…

Виктор Тарасович на минуту задумался, держа в руках икону и уставившись невидящим взглядом в потемневший от времени и лампадной копоти бородатый лик святого. Через окно он был отлично виден на фоне ярко освещенной, перевернутой вверх дном комнаты. Присевший за парапетом крыши высотного жилого дома напротив Зулус оттянул затвор винтовки, и тот негромко клацнул, дослав в канал ствола патрон с остроносой, одетой в медную рубашку и оснащенной прочным стальным сердечником пулей. Немного напрягало то, что окно закрыто и след пули скрыть уже не удастся, но перспектива схватиться врукопашную с таким откормленным боровом, как Парамонов, напрягала еще сильнее. Зулус предпочитал действовать наверняка, не давая своим жертвам ни малейшего шанса – хватит, шанс им уже дало правосудие! Фемида слепа, это верно, но у российской Фемиды вдобавок еще и руки дырявые, и меч тупой, и весы вечно показывают, что им заблагорассудится. А главное, на ее тогу нашиты очень вместительные карманы, и тому, кто больше туда положит, эта незрячая тетка не страшна – для него она не богиня правосудия, а мать родная… Хватит, хватит, надоело, пора и честь знать!

Парамонов опустил икону и поднял взгляд. Ему почудилось, что он видит в отдалении, на крыше недавно построенной высотки, человеческую фигуру, четко выделяющуюся на фоне богато изукрашенного сусальным золотом заката вечернего неба. Он вгляделся внимательнее, пытаясь понять, человек это или какая-нибудь вентиляционная труба, и в это мгновение Зулус спустил курок.

Виктор Тарасович еще успел услышать, как коротко звякнуло пробитое пулей стекло. В следующий миг он почувствовал сильный безболезненный толчок в распухшее от побоев лицо и рухнул навзничь, по-прежнему сжимая в сведенных предсмертной судорогой руках забрызганную кровью икону.

Через две минуты в лифт на верхнем этаже высотного здания уже садился человек в синем с оранжевыми вставками рабочем комбинезоне и низко надвинутом кепи с длинным козырьком. В руке у него был продолговатый матерчатый чехол черного цвета, из которого торчали концы каких-то дюралевых трубок, на плече висел моток белого коаксиального кабеля. Сияющие новизной кожаные туфли немного контрастировали с рабочей одеждой, но это была незначительная деталь, на которую вряд ли кто-то обратил бы внимание.

В холле первого этажа из лифта вышел уже не монтер, а представительный пожилой джентльмен артистической наружности. На нем был легкий светлый костюм с шелковым шейным платком вместо галстука, из-под соломенной шляпы до самых плеч ниспадали слегка вьющиеся седые волосы, а в лице первым делом привлекали внимание пышные прокуренные усы и большие очки с темными стеклами, заключенными в массивную роговую оправу. От садившегося в лифт монтера остался только чехол, который в сочетании с благообразной внешностью немолодого господина наводил на мысль о какой-то принадлежности ремесла живописца или, может быть, фотографа – треножнике или, скажем, штативе для осветительной аппаратуры. Правда, для такого оборудования чехол казался чересчур крупным, но это снова были детали, для рядового обывателя не только непонятные, но и решительно неинтересные.

Выйдя из подъезда, пожилой господин приблизился к припаркованному во дворе автомобилю, положил в багажник свою ношу и сел за руль. Дорога к дому Парамонова заняла больше пяти минут, и, петляя в лабиринте дворовых проездов, водитель немножко завидовал пуле, проделавшей этот путь за доли секунды.

Он остановил машину перед домом Парамонова, вышел и забрал из багажника вместительный дорожный саквояж. Шифр кодового замка был ему известен; он вошел и величаво проследовал к лифту, даже не покосившись в сторону застекленной кабинки, где корпел над кроссвордом хамоватого вида пожилой консьерж. Последний обратил на незнакомца немногим больше внимания, ограничившись беглым осмотром и взглядом, брошенным на монитор камеры наблюдения. Подозрений пожилой господин не вызывал – прямо скажем, не лицо кавказской национальности, – и его респектабельную, располагающую внешность на всякий случай надежно зафиксировала видеокамера.

Пожилой господин с саквояжем