меня смыкается тьма.

Нет.

Блять, нет, это слишком реально.

Я с трудом встаю на колени, упираясь руками в деревянную стену.

— Выпустите меня, — кричу я, хотя знаю, что это работает не так, но ярость еще минуту пылает во мне.

Когда я ничего не слышу, реальность начинает проясняться.

Я в ящике, и мне нужно выбираться.

Боже, если бы это было реальным сценарием, меня бы погрузили на какую-нибудь лодку и отправили в преисподнюю.

Сохраняй спокойствие.

Сердце бешено колотится в груди, когда я обхватываю себя руками, ощущая, насколько мало это пространство, у меня перехватывает дыхание.

О Боже.

Следующий вздох, который я делаю, задушен страхом, разливающимся по моим венам, как раскаленная лава. Паническую атаку не остановить.

Мой разум отключается, когда я начинаю колотить по дереву, умоляя:

— Выпустите меня. Пожалуйста! Выпустите меня. — Я хватаю ртом воздух, но в легкие ничего не попадает, а сердце бешено колотится в груди. — Пожалуйста!

Обхватив себя руками, я начинаю раскачиваться взад-вперед, зажмурив глаза.

Ты не застряла в маленьком пространстве.

Я застряла! Я, блять, застряла, и умру здесь!

Моя рука тянется к горлу, когда я пытаюсь дышать, и рыдания, вырывающиеся из меня, только усугубляют ситуацию.

Я схожу с ума от ужаса застрять в тесном пространстве, из-за клаустрофобии у меня такое чувство, будто у меня сердечный приступ. Грудь сильно болит, а легкие жаждут воздуха.

Здравомыслие полностью покидает меня, и я чувствую, что погружаюсь в самую глубокую часть своего разума.

— Привет.

Я не могу перестать смотреть в его голубые глаза. Черт, он привлекательный.

— Привет, — бормочет он глубоким и грубым тоном, от которого у меня по коже бегут мурашки.

Он просто наблюдает за мной с выражением изумления на лице.

— Это совсем не странно, — нервно хихикаю я.

— Что?

— Ты пялишься на меня.

— Это потому, что я никогда не видел ничего прекраснее. Мне нравится не спеша любоваться произведением искусства.

Он кладет руку мне на бок, и от ощущения тепла его кожи по моему телу пробегает дрожь.

— Я тоже это чувствую, — признается он, и, клянусь, я теряюсь в синих глубинах его радужек. — Притяжение.

— Да?

Он начинает наклоняться, и у меня в животе разгорается предвкушение. В тот момент, когда наши губы соприкасаются, это кажется таким правильным, что эмоции вспыхивают в моей груди.

Я счастлива.

Ужас возвращает меня в темный ящик, и, ударив кулаками по дереву, я издаю прерывистый крик.

Здесь нечем дышать!

Боже, я скоро умру.

Нет.

Черт, я не могу дышать.

Помогите.

Не так. Я не могу так умереть.

Я пытаюсь вдохнуть, но все, что я слышу, это сдавленный звук, с которым сжимается мое горло.

Глава 16

Миша

Эбби, как дикая кошка, борется с захватом Алека, пока мы с Армани привязываем ее к стулу.

— Похоже, тебе нравится грубость, — насмехается над ней Алек, и я замечаю, что его руки сильно впиваются в ее бицепсы.

— Ублюдок, — шипит ему Эбби, ее глаза горят огнем.

— Она связана, — бормочет Армани, которому явно наскучило это занятие.

Алек мрачно усмехается:

— Посмотрим, сможешь ли ты освободиться.

Эбби натягивает веревки, словно это поможет ей освободиться.

Потеряв интерес, я бросаю взгляд в сторону якудза. Никаких признаков ублюдков или Авроры.

— Детка, если ты не освободишься, то будешь срать, есть и спать здесь, — насмехается Алек над Эбби.

Что-то подсказывает мне идти к ящикам, и когда я делаю шаг, Армани спрашивает:

— Куда ты идешь?

Не отвечая на его вопрос, я направляюсь в заднюю часть склада. Я натыкаюсь на Сейджо и Такахару, пока они прохлаждаются и курят.

— Где Кадзуо? — Спрашиваю я.

Сейджо качает головой, глядя на меня, затем спрашивает:

— Ты ищешь девушку? — Он наклоняет голову. — Так вот почему ты меня избил?

Бросив на него предупреждающий взгляд, чтобы он не связывался со мной, я отхожу вглубь ящиков. Если эти ублюдки подумают, что я заинтересован в Авроре, они могут причинить ей вред, чтобы отомстить мне за побои, которые я нанес Сейджо.

Я нутром чую, что что-то не так, и останавливаюсь между двумя ящиками, чтобы прислушаться.

Я слышу, как Эбби проклинает Алека, как албанцы смеются над тем, что они делают с близнецами, но больше ничего.

Я не слышу Аврору.

Следуя интуиции, я углубляюсь в лабиринт ящиков и, повернув налево, вижу Кадзуо, прислонившегося к ящику, но Авроры нигде не видно.

Только через мгновение я понимаю, что происходит.

— Ты посадил ее в ящик? — Рявкаю я, направляясь к нему.

Кадзуо делает шаг вперед, бросая на меня раздраженный взгляд.

— Отъебись, Петров.

Я хватаю его за рубашку и притягиваю ближе к себе.

— Где. Она?

Его губы кривятся в жестокой усмешке, затем он машет рукой в сторону ящиков.

— Не могу вспомнить.

Прежде чем я успеваю что-либо обдумать, мой кулак врезается ему в лицо.

Он, блять, запихнул Аврору в ящик. У нее клаустрофобия!

Когда Кадзуо отшатывается, я крепче хватаю его за рубашку, притягиваю к себе и обрушиваю кулак на его челюсть.

Удар настолько силен, что он теряет сознание. Я отпускаю ублюдка, затем кричу:

— Аврора!

Я пытаюсь вскрыть ящик, но это невозможно без лома.

Блять!

— Что за хрень? — Говорит Армани, обходя ящик с Сейджо и Такахару прямо за ним. Он замечает Кадзуо, лежащего без сознания на полу, затем бормочет: — Господи. Только не снова.

Армани разворачивается как раз в тот момент, когда Сейджо и Такахару бросаются в бой. Он отбрасывает Сейджо назад и бьет плоской стороной ладони по груди Такахару, заставляя его отшатываться, пока тот не падает на задницу.

— Алек! — Кричу я. — Мне нужен лом.

Бросаясь вперед, я атакую Такахару, в то время как Армани сосредоточен на Сейджо.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — огрызается инструктор Елена.

Мы все четверо замираем, а Кадзуо издает стон, вертя головой слева направо.

— Они запихнули Аврору в ящик, — объясняю я.

— И что? — Инструктор Елена сердито смотрит на меня. — Пусть женщина сама во всем разберется.

— У нее гребаная клаустрофобия.

— И все же. Она должна сделать это сама, — утверждает инструктор Елена.

Алек обегает штабель ящиков с ломом. Я выхватываю его у него и начинаю вскрывать ящик, к которому прислонился Кадзуо.

Душераздирающий крик Авроры заставляет меня работать быстрее, и когда я откидываю переднюю панель, то вижу, как она откидывается в сторону.

— Христос! — Приседая, я просовываю руки под ее тело и вытаскиваю ее из гребаной коробки. Мое сердце колотится со скоростью мили в минуту, когда я кладу ее на пол, затем проверяю, дышит ли она.