почувствовал, как воздух стремительно покинул его легкие, и понял, что начал тонуть. Он подумал об Анне-Марии, стоявшей на берегу, и о том, как он смеялся над ее страхами перед чудовищами в океане, и во внезапной вспышке он вспомнил ее подарок — омелу. Последним отчаянным усилием Уильям схватил омелу, которую Анна-Мария приколола к его одежде, и засунул ее в рот лошади, мимо ее клыков и глубоко в горло.

Белый жеребец попятился и издал звук, подобного которому Уильям никогда не слышал, когда освободился. Он боролся, чтобы плыть по воде, хватая ртом воздух, пытаясь увернуться от бьющих копыт брыкающегося существа. Форма существа корчилась и извивалась, белая шкура расплывалась до бледной плоти, и на мгновение Уильям уставился в свое собственное лицо, затем плоть исказилась в чешуйчатую демоническую форму. Оно задрожало, напряглось и выросло, а затем со звуком, похожим на треск ломающихся костей, превратилось в бесформенный камень.

Солдаты с берега оттащили Уильяма в безопасное место, когда он, пошатываясь, пробирался сквозь разбивающиеся волны, и Анна-Мария бросилась в его объятия.

— Разве ты не узнаешь Водяную Лошадь, когда видишь ее, мальчик? — спросил старый солдат, осматривая раны Уильяма: — Ты ехал на келпи, солдат. Он бы стащил тебя вниз и сожрал. Весь этот залив кишит ими. О чем ты только думал?

— Я никогда не слышал о таком чудовище, — Уильям кашлянул, затем неуверенно рассмеялся, погладил Анну-Марию по волосам и, прижав ее к себе, сказал: — Прости, что я когда-либо сомневался в тебе, любимая.

В конце концов Уильям отправился на войну без лошади, но благополучно вернулся к Анне-Марии, заработав достаточно денег, чтобы жениться. Они вместе построили дом на берегу моря, и из их окна была видна скала в заливе, которая когда-то была Водяной Лошадью, угрожавшей им обоим. Местные жители назвали его Шеваль-Рок, и он виден даже во время самых высоких приливов, хотя в своем искривленном состоянии он не имеет никакого сходства с келпи, в честь которого назван.

В то время как Анну-Марию и Уильяма больше никогда не беспокоили существа из-под волн, они позаботились о том, чтобы вырастить омелу среди деревьев своего сада, и после этого решили прогуливаться вечером вместе в лесу, а не вдоль берега.

Дыра Дьявола

Корабль «Ла Жозефина» представлял собой большой красно-белый катер с нелепой фигурой дьявола на носу. Он был изящен и создан для скорости. Аарон Неделек мог себе представить, с какой грацией он рассекал океан.

Сын владельца, у которого было невероятное имя Констант Петибон, нервничал от волнения, когда Неделек рассматривал корабль. Это была красота, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть волнение на своем лице. Быть капитаном такого корабля было мечтой каждого моряка.

— Не слишком потрепанный, — небрежно сказал Неделек, — у твоего отца хороший глаз, и за такую цену было бы безумием не взглянуть на него. Ты хорошо сделал, что позвал меня.

— Это не новый корабль.

Капитан Неделек, обернувшись посмотреть, кто это сказал, увидел долговязого моряка с рыжими волосами, склонившегося рядом с ними у поручней. Мужчина указал подбородком на Ла Жозефину, а затем повернулся к ним.

— Эту штуку выбросило на берег несколько месяцев назад, корабль-призрак, на борту ни души. Тогда это был «Арден», из Ливерпуля. Не то чтобы это было мое дело, но менять название корабля — плохая примета. Кстати, меня самого зовут Теллер.

Они пожали друг другу руки.

— Ну, я не особенно суеверен, Теллер, — заметил капитан Неделек. — Сейчас 1851 год. Люди должны верить только тому, что могут видеть собственными глазами, а я еще никогда не видел призрака. Меня зовут Аарон Неделек, — добавил он, когда они пожали друг другу руки.

— Что случилось с командой? — спросил Констант Петибон, широко раскрыв глаза от юношеского восхищения.

Рыжеволосый моряк пожал плечами:

— По-моему, это чумной корабль. Или, может быть, рыботорговый, который получил по заслугам. Тем не менее, они сделали это с удовольствием, и свежий слой краски сотворит чудеса.

Аарон Неделек фыркнул от смеха:

— Через сколько времени после того, как мы уйдем, ты планируешь сам сделать предложение, Теллер?

— О, только не я, капитан. У меня есть собственное судно, Канареечный Сапфир. Он сладкий, как сон.

Капитан Неделек ухмыльнулся:

— А, так вы продаете свою лодку, не так ли?

— Даже ради вечной молодости, мой друг. Все, что я говорю, это то, что вы не можете назначить цену за хорошую лодку, и что там… — снова он указал подбородком на Ла Жозефину: — Это не хорошая лодка. Ходили слухи, что судостроителя спросили, почему он вырезал дьявола для носовой фигуры. Знаете, что он сказал?

— Скажите.

— Он сказал, что не вырезал дьявола.

Неделек насмешливо фыркнул:

— Ну, возможно, эта Джозефина, кем бы она ни была, была просто очень некрасивой девушкой.

Теллер сжал губы без улыбки и повернулся, чтобы уйти.

— Этот корабль проклят, капитан, — бросил он через плечо. — Проклят в создании. Проклят во время плавания.

— За ту цену, по которой он продается, эта чертова штука может загореться, и я все равно ее куплю.

— Ваш выбор, Неделек. Только не говорите, что я вас не предупреждал, — мужчина поднял руку на прощание. — Удачи вам обоим.

На лице Константа Петибона отразилось удивление. Он едва дождался, пока капитан «Канареечного Сапфира» выйдет за пределы слышимости, прежде чем открыл рот, чтобы заговорить.

— Он разыгрывает тебя, сынок, — перебил Аарон Неделек, — я не знаю, какова его точка зрения, но ты можешь быть уверен, что она у него есть, просто подумай, парень; насколько проклятым может быть корабль, который уже не лежит в кусках на дне океана? Он красавец, Петибон. Твоему отцу повезло, что он нашел его.

Капитан улыбнулся, оглядываясь на катер. Он ходил по этой палубе и заставлял Ла Жозефину летать под его прикосновениями.

На топоре была кровь.

Было что-то в том, как он боролся с рулем, будто дикая лошадь, рвущаяся к поводьям, чтобы схватиться за голову, что делало его похожей на живое существо. Капитан Неделек осмотрел каждый дюйм, от носа до кормы, и «Ла Жозефина» была безупречна. Однако рыжеволосый матрос в доках был прав в одном — «Ла Жозефина» не была новым кораблем. Два дня после выхода из порта, и ее краска начала облезать, как у молодого моряка после солнечного ожога. Красная и белая краска отслаивалась, открывая темное дерево, зеленую отделку и край старого названия под новым, «Арден», как назвал ее суеверный моряк. Прописная