— Не думаю. — Чуткий отвел взгляд и недовольно поморщился. — Хотя, возможно, я и попрошу вас дать об этом информацию в двух словах. Я еще не решил. Но мне кажется, главное не это.

— А что?

— Главное — приучить российского зрителя к просмотру совсем других информационных сюжетов. — Чуткий посмотрел на Сашу слегка снисходительно. — Нынешняя концепция нашего телевидения неверна в принципе.

— Для того чтобы изменить концепцию, вам надо будет, по меньшей мере, скупить все российские каналы на корню, — пробормотала она.

— Начнем с малого, — серьезно отозвался он. — И надеюсь, вы мне в этом поможете. Потому что вы сами в этом заинтересованы. Я же вижу, как вы мучаетесь, разрываясь между двумя берегами — долгом и существующими правилами.

В душе у Саши поднялась волна возмущения. Да кто он такой, чтобы решать за нее — мучается она или нет! До вчерашнего дня она вообще не знала о его существовании. Тоже спаситель России нашелся!

— Вы ошибаетесь, — сдержанно проговорила телеведущая. — Если я и мучаюсь, то только из-за того, что не понимаю чего-то. Например, я не понимаю, почему ваше вчерашнее мероприятие прошло таким странным экспромтом. Не проще ли было пригласить заранее профессиональную съемочную группу, чем предлагать нам потом такую дилетантскую запись? Ее и показывать-то невозможно на нормальной аппаратуре.

Она нарочно так говорила — хотела выбить его из седла. Хоть самую малость. Потому что он-то ее давно вышиб. Так, что подняться трудно. Даже если допустить, что его слова — сплошная демагогия. А ведь скорее всего, что так.

— Объясню, — спокойно кивнул Чуткий, словно не замечая ее раздражения. — Если бы об этом мероприятии было объявлено заранее, его бы, скорее всего, запретили. Есть еще личности, которые не могут отличить нашу партию от партий экстремистских. Думают: раз «Русич», значит, обязательно свастика и бритые затылки. Но мы против любого насилия. В том числе и против войны. Хотя это при желании тоже можно вменить нам в вину. Поверьте, вчерашний концерт еще объявят противозаконным на многих телеканалах. Но ведь вы сами там были. Разве мы нарушали закон? Призывали к чему-то антиобщественному? Вы видели лица — публика поддержала наши идеи искренне. Так бывает очень редко. Обычно искренность покупается за большие деньги. Вы же помните всякие съезды с участием популярных артистов. Там нет ничего идущего от сердца и здравого смысла. Мы же специально публику не отбирали. Эти люди вообще ничего о нас не знали, пока не пришли на концерт. И каков результат!

— Вы, Василий Петрович, имеете в виду овации? — сухо поинтересовалась Саша. — Так, может быть, зрителям тоже не идеи ваши понравились, а выступления артистов? Или, например, напиток «Банзай»?

Чуткий откинулся на спинку венского стула (видимо, стилисты заведения считали, что в трактирах времен Достоевского сидели именно на венских стульях, хотя это совсем не так) и окинул Сашу странным, пристальным и все понимающим взглядом, от которого она снова покраснела. О господи, ведь она давно уже разучилась краснеть под взглядами кого бы то ни было!..

— Саша, — тихо произнес он. — Вы простите, что я вас так называю, но вы мне в дочери годитесь… Я не прошу вас немедленно поверить мне, потому что вижу: сейчас внутри вас ведут борьбу две силы. Я не буду их определять. Вы сами потом это сделаете. Вы — девушка умная и образованная. Пожалуй, я даже не буду больше уговаривать вас пустить мои сюжеты в эфир. Сейчас мне хочется только одного. Чтобы вы сделали выбор. В пользу той силы, которая созидает, а не разрушает. Вспомните Гофмана и его героя брата Медарда[3]…

— Если и имели место эликсиры сатаны, — Александра заставила себя непринужденно улыбнуться, нужно же было держать марку «умной и образованной»! — то они находились в черно-красной баночке с двумя малосочетающимися надписями. Вы не скажете мне, Василий Петрович, какая связь между партией «Русич» и фирмой, выпускающей алкоголь и тяготеющей к японским символам?

Тамара Сергеевна Барсукова смахнула непрошеную слезу. Она сидела в комнате дочери за столом, на котором был установлен жидкокристаллический компьютерный монитор, рассеянно водила светящейся беспроводной мышкой, гуляла по Интернету, а затем забрела в электронную почту дочери. Ненамеренно она открыла письмо, адресованное Саше, и не удержалась — прочла. А прочла — и слезы навернулись на глаза.

Саше писал Макс Штаубе — немецкий бизнесмен, давно и безнадежно в нее влюбленный. Они познакомились пять лет назад, и с тех пор Макс несколько раз приезжал в Петербург, официально — по делам, но Тамара Сергеевна была уверена — исключительно для того, чтобы повидать Александру. Прочитанное ею электронное письмо было тому подтверждением. Вот Тамара Сергеевна и всплакнула. Потому что лучшего жениха для дочери она не желала. Да пусть бы он и не был успешным бизнесменом из Германии! Мужчины, которые умеют так любить и так выражать свои чувства — в Германии или в России, бизнесмены они или обычные инженеры, — нынче на вес золота.

— Мам, ты что тут делаешь? — Голос дочери извлек Тамару Сергеевну из материнских грез и печали. — Ты вообще… когда приехала? Почему не позвонила на мобильный? Мамочка, с приездом!

Посредине комнаты стояла Саша, промокшая до нитки, радостная, растерянная и недовольная одновременно.

— Ответ на первый вопрос: изучаю технику, — сдержанно ответила Тамара Сергеевна, дабы протянуть время и унять слезы, прежде чем начать обниматься с дочерью. — Кто говорил, что я безбожно отстала от жизни? Вот — ликвидирую отсталость. Хотела подругам сообщить, что доехала нормально. Ответ на второй вопрос: приехала я днем, как и обещала. Если вы с отцом куда-то задевали телеграмму, я не виновата. Ответ на третий вопрос: терпеть не могу звонить тебе по мобильной связи, потому что ты все время какая-то не такая в трубке. «Да, нет, нормально». Такого общения я не понимаю и понять не могу. Все равно что с автоответчиком разговариваешь. Ну, здравствуй, доченька!

— Здравствуй, мама! — Саша мокрыми рукавами плаща обхватила шею Тамары Сергеевны. — Как я по тебе соскучилась!

— Стоит почаще уезжать из дому, чтобы слышать такие приятные слова, — улыбнулась Тамара Сергеевна. — Я тоже по тебе ужасно соскучилась. Поэтому и сижу в твоей комнате, боюсь пропустить.

— Не поняла, — пробормотала Саша.

— Ну, вдруг появишься и сразу куда-нибудь пропадешь по делам…

— Не пропаду, — улыбнулась Саша. — А что это у тебя глаза такие красные? Жалко было с подругами расставаться?

— Нет, — строго проговорила Тамара Сергеевна, укрощая эмоции. — Мне жалко Макса. Извини, я случайно прочла адресованное тебе письмо.

— А-а-а… — неопределенно протянула Александра. — Письмо Макса… Ты, конечно же, ничего не поняла в его немецкой грамматике?

— Сашенька, — вздохнула Тамара Сергеевна. — Макс давно пишет на русском. Года два уже, наверное. Ты забыла?