Когда герцог начал свою речь, Кетриккен выпрямилась и недоверчиво посмотрела на Регала, очевидно не в силах поверить, что он будет тихо кивать и улыбаться, выслушивая похвалы за то, чего не делал. Если окружающие и заметили выражение лица королевы, никто ничего не сказал. Следующий тост, как и можно было предвидеть, произнес герцог Рем из Тилта. Он предложил выпить в память Верити. Это была хвалебная, но снисходительная речь. Герцог Рем говорил о том, что пытался и намеревался сделать Верити, о чем он мечтал и чего он хотел. Достижения Верити были навалены на тарелку Регала, и к этому почти нечего было добавить. Кетриккен бледнела и бледнела, хотя дальше, кажется, было некуда. И губы ее сжимались все плотнее. Мне кажется, что, когда герцог Рем закончил, она была на грани того, чтобы встать и заговорить. Но поднялся Регал, поспешно, с наполненным бокалом в руке. Он сделал всем знак молчать и протянул бокал в сторону королевы.

– Слишком много этим вечером было сказано обо мне и слишком мало о нашей прекраснейшей будущей королеве Кетриккен. Она вернулась домой и узнала о своей тяжкой утрате. Однако я не думаю, что мой покойный брат Верити хотел, чтобы скорбь о нем затмила все, по заслугам принадлежащее его леди. Несмотря на ее состояние – понимающая улыбка на лице Регала слишком напоминала ухмылку, – она решила, что в интересах ее нового королевства должна лично выступить против красных кораблей. Без сомнения, много пиратов пало от ее славного меча. Все знают, что наших солдат вдохновляла их королева, бросившаяся в битву ради них, ни на секунду не задумавшись о том, чем она рискует.

На щеках Кетриккен стали проступать яркие красные пятна. Регал продолжал говорить о героизме королевы. Его речь была снисходительной и льстивой. Неискренность его придворных фраз каким-то образом принижала королеву, как будто Кетриккен действовала напоказ. Я напрасно обводил взором высокий стол – защитить ее было некому. Если бы я встал со своего места и попытался оградить королеву от нападок Регала, это выглядело бы еще большей издевкой. Кетриккен, которая всегда чувствовала себя неуверенно при дворе своего мужа, а теперь была вообще лишена его поддержки, казалось, съежилась.

Рассказ Регала о ее подвигах сделал их сомнительными и скорее легкомысленными, чем храбрыми и решительными. Я видел, как она сжимается, и знал, что теперь она не будет говорить. Ужин продолжался. Униженная королева мрачно и молчаливо внимала бесплодным попыткам одурманенного короля Шрюда завязать с ней разговор. Но худшее было еще впереди. В конце трапезы Регал снова призвал к молчанию. Он обещал, что сейчас начнут выступать кукольники и менестрели, но просил выслушать еще одно важное сообщение. После долгих тяжелых размышлений и с большой неохотой он понял то, что со всей очевидностью подтвердила атака на Ладную Бухту. Олений замок уже не является надежной и безопасной твердыней, какой был раньше. Такое место не годится для человека со слабым здоровьем. И поэтому принято решение, что король Шрюд (король поднял голову и моргнул при упоминании своего имени) отправится внутрь страны, чтобы ждать улучшения своего здоровья в Тредфорде, в герцогстве Фарроу, на Винной реке. Тут Регал сделал паузу, чтобы горячо поблагодарить герцога Колдера из Фарроу за то, что он предоставил замок Тредфорд королевской семье. Регал рад, что замок находится близко к резиденциям правящих семей Фарроу и Тилта, потому что он хочет продолжать поддерживать тесную связь с этими наиболее преданными дому Видящих герцогами, которые так часто помогали ему в трудные дни. Ему доставит удовольствие перенести королевский двор к тем, кому раньше приходилось предпринимать далекие путешествия, чтобы наслаждаться придворной жизнью. Здесь раздался одобрительный гул, и Регал сделал паузу, чтобы принять благодарности. Но все голоса немедленно смолкли, когда он снова поднял руку.

Он приглашает, нет, он просит, он умоляет будущую королеву присоединиться к королю Шрюду. Там она будет в большей безопасности, в Тредфорде ей будет удобнее, потому что этот замок был построен как дом, а не как крепость. Ее подданные почувствуют себя спокойнее, узнав, что о будущем наследнике и его матери хорошо заботятся и они находятся вдали от опасного побережья. Он обещал, что будет сделано все, чтобы она почувствовала себя в Тредфорде как дома, и там для нее будет достаточно развлечений. Мебель и драгоценности из Оленьего замка перевезут в Фарроу, как только туда отправится король. Регал все время улыбался, изображая своего отца престарелым идиотом, а Кетриккен племенной кобылой. Он осмелился сделать паузу, чтобы услышать, как она согласится.

– Я не могу, – сказала она с достоинством. – В Оленьем замке меня оставил мой господин и перед тем вверил его моему попечению. Здесь я и останусь. Здесь будет рожден мой ребенок.

Регал повернул голову как бы для того, чтобы скрыть от нее улыбку, но на самом деле для того, чтобы продемонстрировать эту улыбку собравшимся.

– Олений замок будет хорошо охраняться, моя леди. Мой двоюродный брат, лорд Брайт Великолепный, наследник Фарроу, собирается взять на себя его защиту. Вся гвардия останется здесь, потому что в Тредфорде нам не нужны солдаты. Я сомневаюсь, что им потребуется помощь еще одной женщины, обремененной юбками и растущим животом.

Раздавшийся смех ошеломил меня. Это было отвратительное грубое замечание, острота, более достойная пьяницы в таверне, чем принца в его собственном замке. Это напомнило мне о королеве Дизайер в ее худшие дни, когда она почти лишилась рассудка от выпитого вина и дыма трав. Тем не менее люди за высоким столом смеялись, и многие за другими столами присоединились к общему веселью. Очарование Регала и развлечения, которые он устраивал для своих приспешников, хорошо послужили ему. Какие бы оскорбления и фиглярство он им ни преподносил, подхалимы проглатывали их, как хлеб и вино за его столом. Кетриккен, похоже, не могла вымолвить ни слова. Она просто встала и вышла бы из зала, если бы король не протянул к ней дрожащую руку.

– Пожалуйста, моя дорогая, – сказал он, и его слабеющий голос прозвучал слишком ясно. – Не покидай меня. Я хочу, чтобы ты была рядом.

– Вы видите? Это желание вашего короля, – поспешно сказал ей Регал, и я сомневаюсь, что даже он мог полностью оценить, какой подарок сделал ему король, обратившись к ней с такой просьбой в этот момент.

Кетриккен неохотно села. Нижняя губа ее дрожала, лицо горело. На одно ужасающее мгновение мне показалось, что она может разрыдаться. Если бы она выдала свою слабость, это было бы окончательным триумфом Регала. Но она набрала полную грудь воздуха, повернулась к королю, взяла его за руку и заговорила тихо, но отчетливо:

– Вы мой король, которому я присягнула. Мой господин, я сделаю так, как вы желаете. Я не оставлю вас.

Она склонила голову, и Регал милостиво кивнул. После ее согласия последовал взрыв поздравлений. Регал болтал еще некоторое время, когда шум стих, но он уже добился того, чего хотел. Теперь он в основном говорил о мудрости своего решения и о том, насколько легче народу будет защищаться, не опасаясь за жизнь своего монарха. Он даже имел наглость предположить, что отъезд из Оленьего замка его, короля и будущей королевы сделает крепость куда менее привлекательной для пиратов, поскольку они теперь получат гораздо меньше, захватив его. Все это было бессмысленной болтовней. Короля вскоре увели назад в его покои, он уже отыграл свою роль. Королева Кетриккен извинилась и последовала за ним. Праздник окончательно превратился в разнузданную вакханалию. Были вынесены бочки с пивом и дешевым вином. Разнообразные чужеземные менестрели выступили вперед, в то время как принц и его приближенные наслаждались непристойным кукольным представлением под названием «Обольщение мельника». Я посмотрел на Баррича. Наши глаза встретились, и мы поднялись одновременно.