Огард, как и Фастольф, был офицером герцога Бедфорда и своим обогащением во многом был обязан благосклонности регента. Огард поступил на английскую службу около 1422 г. и в течение последующих четверти века сколотил немалое состояние, в основном в Мэне. В конце концов он стал капитаном Кана, где исполнял свои обязанности через заместителей и (как утверждалось) присваивая часть жалованья гарнизона. Часть своих доходов он, видимо, перевел в Англию, так как купил земли в Хартфордшире и Норфолке. Огард построил себе большой дом в Стэнстед Эбботс с тремя внутренними дворами и часовней, в которой служили четыре капеллана и дюжина служек и хористов. Однако большая часть его состояния, по-видимому, осталась во Франции. К моменту завоевания французами Нормандии Огард владел там должностями и землями, которые когда-то приносили ему 1.000 фунтов стерлингов в год. Кроме того, в доме его заместителя в Кане хранилось 7.000 марок (4.666 фунтов стерлингов) золотом в сундуке, который, предположительно, был утерян в 1450 году. Под Фастольфом и Огардом, находились другие люди, которые приобрели во Франции приличные, но не впечатляющие состояния, например, друг Фастольфа сэр Генри Инглоуз, который прибыл во Францию вместе с герцогом Кларенсом в 1412 году, а затем с Генрихом V в 1415 и 1417 годах. Как и многие другие подобные ему люди, Инглоуз в 1420-х годах вкладывал большие суммы в покупку земель в Англии[1088].

Такие состояния, как у Фастольфа, Огарда и Инглоуза, были весьма заметны, но они были лишь частью общей картины. Многие из их английских современников были разорены войной. Их судьба была более туманной и легко упускалась из виду такими людьми, как Тома Базен. Однако такая доля становилась все более распространенной в последние два десятилетия существования ланкастерской Франции, когда военная удача отвернулась, а правительство оказалось банкротом. Капитаны, нанимавшие свои отряды для участия в боевых действиях во Франции, брали на себя личную ответственность за выплату жалованья солдатам, которое не всегда удавалось взыскать с казначейства. Некоторые из самых видных людей, например граф Уорик и герцог Йорк, понесли большие убытки, когда были вынуждены списывать долги, причитавшиеся им от короля. Менее значимые люди, не имевшие такого влияния, оказались в худшем положении.

Выкупы, которые так часто упоминаются как источник богатства, были более значимы как источник обнищания. Можно не сомневаться, что во времена Генриха VI английские солдаты в совокупности выплачивали гораздо больше выкупов, чем получали. В 1421 г. при Боже вместе с братьями Бофортами и Джоном Холландом было захвачено несколько сотен человек. В 1429 г. не менее 400 англичан было взято в плен при Пате вместе с Толботом, Скейлзом и Фоконбергом; более 100 — с Фоконбергом при Пон-де-л'Арк в 1449 г.; более 1.200 — с Кириэллом при Форминьи в 1450 г.; и около 2.000 — после битвы при Кастильоне. Гарнизоны, которые сдавались слишком поздно или в результате штурма, могли быть взяты в плен в полном составе. На каждый роскошный дом, построенный в Англии за счет военных доходов, приходился другой, владельцы которого были вынуждены продавать или закладывать его, чтобы заплатить выкуп. Рыцарь из Восточной Англии сэр Джон Кнайвет совершил три похода во Францию и в двух из них попал в плен. Для уплаты первого выкупа он был вынужден продать Кнайвет-Холл в Кембриджшире, а для уплаты второго — заложить свой родовой дом в Мендлшеме в Саффолке.

Особенно тяжело это отразилось на людях с высокими военными должностями, но небольшим земельным достоянием. Сэр Томас Ремпстон был одним из самых выдающихся английских капитанов той эпохи, но одним из самых бедных рыцарей Ноттингемшира. Он попал в плен в битве при Пате в 1429 г. и, по его собственным словам, семь лет содержался в "жесткой и грязной тюрьме", после чего был освобожден за выкуп в 18.000 экю (2.000 фунтов стерлингов). Это было непосильным бременем для человека, чей доход составлял всего 60 фунтов стерлингов в год от английских земель, плюс неопределенный доход от его нормандских владений в Гасе и Белленкомбре. В 1442 г. он был снова захвачен в плен в Сен-Севере и находился в неволе не менее четырех лет. Второй выкуп, скорее всего, был выше, поскольку в то время Ремпстон исполнял обязанности сенешаля Гаскони. К 1451 г. он был свободен, но потерял свои нормандские земли в результате французского завоевания, а доходы от его английских земель сократилась до 20 фунтов стерлингов в год, что было недостаточно для поддержания его рыцарского статуса. В прошениях, поданных королю неимущими солдатами, зафиксировано бесчисленное множество случаев, когда речь шла о таких людях, как Ремпстон. Это были люди скромного ранга и состояния, разорившиеся в результате выплаты выкупа, поглотившего большую часть или все их имущество, а зачастую и имущество их семей. Большинство этих прошения датируется периодом после окончательного падения ланкастерской Нормандии. Они являются грустным напоминанием о том, что большинство англичан, ставших землевладельцами в Нормандии, в 1450 году потеряли все[1089]

За судьбами и несчастьями войны кроется множество индивидуальных историй социального подъема или разорения. Но невозможно перевести истории нескольких тысяч человек в оценку экономического влияния войны на Англию в целом. Война оказала существенное влияние на английскую экономику. Налоги достигли исторически высокого по английским меркам уровня. За все 120 лет войны было собрано около 8.250.000 фунтов стерлингов налогов, что в среднем составило около 70.000 фунтов стерлингов в год[1090]. Огромное количество серебра ушло из Англии в карманы солдат, чтобы быть потраченным или потерянным во Франции. Производственные ресурсы в огромных масштабах направлялись на обеспечение ведения боевых действий. В каждый момент времени во Франции находилось от 5.000 до 40.000 солдат (включая пажей, варлетов и слуг). Для их доставки во Францию требовались корабли и большое количество моряков для укомплектования экипажей, что наносило значительный ущерб заморской торговле Англии. При общей численности населения от 2.000.000 до 2.500.000 человек, из которых, возможно, треть составляли взрослые трудоспособные мужчины, на войну уходило до десятой части имеющейся рабочей силы, что сопоставимо с долей призывников во Второй мировой войне. В условиях дефицита рабочей силы и высоких зарплат это было существенным экономическим бременем. Призыв в армию часто охватывал ограниченный географический район, связанный с крупным капитаном, что создавало очаг серьезных экономических потрясений.

Наиболее значительные экономические издержки войны для Англии, вероятно, были связаны с нарушением ее экспортных операций. Англия зависела от экспорта, в основном шерсти, сукна и олова, в такой степени, в какой это не имело аналогов в Европе, за исключением Нидерландов. Английское правительство жестко регулировало торговлю шерстью на протяжении всей войны, отчасти для того, чтобы использовать ее в качестве дипломатического оружия против Фландрии и княжеств Нидерландов, а отчасти для получения монопольной прибыли от товара, который был необходим текстильной промышленности Италии и