Словно почувствовав, что я о нем думаю, лис тут же примчался обратно и уткнулся мохнатой башкой в мою ладонь. Хотя, собственно, почему «словно»? Естественно, он это почувствовал. Нам сейчас было очень легко – не разговаривать обычным образом, но хотя бы безошибочно понимать друг друга. Это же мой сон. А я люблю, когда меня понимают. И когда понимаю я сам.

Лис забрался мне на колени, поставил передние лапы на плечо, адресовал мне совершенно человеческий вопросительный взгляд: «Ты сейчас старший? Что происходит? Чего ты хочешь? Зачем мы здесь? Что будет с нами потом?» – примерно такие вопросы он бы сейчас задал, если бы умел говорить.

Оставалось надеяться, что у меня получится дать понятный ему ответ.

Мне очень пригодился опыт Безмолвной речи, особенно необходимость сопровождать проговариваемые про себя слова работой воображения, постоянно представлять, будто стоишь рядом с собеседником, и твоя речь льется в его голову, как вода в кружку. Когда пытаешься договориться со зверем – наяву ли, во сне ли – приходится рисовать перед внутренним взором визуальные и чувственные образы, иллюстрирующие смысл сказанного. Это гораздо сложней, но техника, хвала Магистрам, та же, что существенно облегчает задачу.

«Для начала, – подумал я, – тебе следует знать, что я могу тебя вылечить – там, наяву, в саду доброго знахаря Иренсо, где мы с тобой сейчас спим. Сделать тебя здоровым и молодым. Хочешь?»

И одновременно представил все это: как мы просыпаемся в предрассветных сумерках, в голову лиса летит мой Смертный Шар, я отдаю приказ, зверь, бодро встряхнувшись, вскакивает и бежит искать завтрак.

Лис сердито фыркнул. Он был очень недоволен. Я, в общем, ожидал подобной реакции. Для него стать здоровым и молодым означало, что смерти придется ждать еще очень долго. Добрых полсотни лет или сколько там живут наши лисы. А для Йовки каждый час без подружки – очередная мучительная вечность. И забыть свою Йорку он не согласится. Все, что угодно, лишь бы не забывать.

И он, черт его дери, прав.

«Вот и я с самого начала был уверен, что ты не захочешь, – подумал я. – Не беспокойся, дружище, я не собираюсь насильно тебя исцелять. Я как никто понимаю, что иногда любовь может стать важнее жизни и всех удивительных возможностей, которые она дает. Сам такой же дурак, как ты. Поэтому и не стал сразу тебя лечить, а вернулся, чтобы разделить с тобой сон и поговорить. Спросить, чего ты на самом деле хочешь. Что я могу сделать, чтобы тебе стало легче?»

«Я останусь тут навсегда», – думал лис. Вернее, не думал, а просто желал этого всем сердцем.

«Конечно, оставайся, – думал я. – Хорошее дело. По крайней мере, тут ты не стар и ничем не болен. Вон как только что носился. Такой молодец».

И еще я думал, что если хоть с кем-нибудь после смерти происходит хоть что-то, то мертвая лиса Йорка, без которой тоскует мой новый приятель, непременно должна однажды сюда добраться. Потому что и люди, и звери, которых так сильно любят, не могут исчезнуть совсем, это нечестно. Я не согласен. Если так, то меня просто нет. И не было никогда.

Но я-то есть.

Возможно, именно поэтому откуда-то из кустов выскользнула хвостатая тень. Лис встрепенулся, спрыгнул с моих колен, помчался навстречу тени, и уже буквально секунду спустя они катались по траве причудливым клубком, забыв обо всем на свете, начиная с меня. Ну и правильно. Пусть радуются встрече, а мне пора. Я уже знаю, что делать.

Для начала – просто проснуться от холода. Потому что зимний рассвет – не самое удачное время для любителей безмятежно дрыхнуть в сырой траве. И теплое лоохи не то чтобы решает проблему.

Холод, впрочем, пошел мне на пользу. По крайней мере, проснулся я чрезвычайно бодрым, собранным и спокойным, с кристально ясной, хоть и шмыгающей носом головой. Сразу, не раздумывая, запустил в спящего лиса Смертный шар, сказал:

– Спи, пока жив, смотри мой сон, развлекайся со своей подружкой, пусть вам будет хорошо. А когда умрешь и превратишься в такую же тень, как она, можете оставаться там сколько захотите, да хоть навсегда, но это уже не приказ, а просто приглашение. Я буду вам рад. А теперь освободись от моей власти. Хороших тебе снов.

– Ничего себе, какие дела творятся, – раздался глас свыше.

Когда стоишь на четвереньках, практически любой глас будет свыше. Таковы законы физики.

– Извините, пожалуйста, – сказал я хозяину дома, который, вопреки моим надеждам, все-таки застукал меня в собственном саду. – Я, конечно, не должен был без разрешения вламываться на вашу территорию. Но… В общем, так получилось.

– Просто вы поступили как знахарь, – пожал плечами Иренсо Сумакей. – Поняли, что можете облегчить страдания больного, и сразу взялись за дело. Было бы странно, если бы я стал вас за это порицать.

– Спасибо за понимание, – кивнул я.

Собирался встать и уйти, но знахарь уселся рядом и достал из кармана трубку. Его поведение выглядело как приглашение немного задержаться; конечно, можно было сделать вид, будто для меня это вовсе не очевидно, но я не стал.

– Только на самом деле я так и не понял, что вы сделали с Йовкой, – сказал Иренсо. – Слышал, что вы сказали: «Пусть вам будет хорошо», – и «Когда умрешь, можешь остаться», – где, кстати?..

– В моем сновидении. Ему там понравилось. И тень его мертвой подружки туда пришла. Все отлично получилось.

– Вот оно как.

Мы помолчали. Знахарь сверлил меня вопросительным взглядом, явно хотел выяснить, почему я так уверен, будто все получилось, но не решался. Пришлось прийти ему на помощь.

– Если вы когда-нибудь слышали, будто я могу подчинить волю любого живого существа, имейте в виду, это чистая правда. Делать это я люблю, пожалуй, даже меньше, чем убивать. Но справедливости ради, следует признать, что от этого умения бывает немалая польза, если отдавать приказы с умом. Потому что если я, к примеру, прикажу больному выздороветь, он так и сделает, сколь бы безнадежным ни было его состояние. И не только это, конечно. Теоретически, по моему приказу, любой – человек ли, зверь ли – способен на все. В том числе, спать и видеть сон по моему выбору. Ничего сложного в этом нет.

– Погодите, но если так, почему в Соединенном Королевстве все еще есть неизлечимо больные? – возмущенно спросил Иренсо Сумакей.

Закономерная реакция. Настоящему знахарю с призванием должно быть совершенно невыносимо узнать, что кто-то может вылечить всех страдальцев сразу и до сих пор этого не сделал.

– Во-первых, их уже далеко не так много, как можно подумать, – сказал я. – Мы над этим работаем.

– Вы? То есть вас таких несколько?!

– К сожалению, нет. Просто сэр Абилат заинтересовался мной, как новоизобретенной микстурой…

– Сэр Абилат? Королевский знахарь?

– Ну да. Теперь он вызывает меня в самых безнадежных случаях. Но при этом считает, что нам не следует спешить. Потому что мы пока не знаем, какие могут быть последствия у подобного лечения. Возможно, столь полное порабощение воли, даже кратковременное, в будущем сведет моих пациентов с ума? Или они будут всю жизнь испытывать ко мне любовь, плохо совместимую с нормальным существованием? Или, напротив, ненависть? Пока все в порядке, но кто знает, что случится уже через год. Абилат решил наблюдать за выздоровевшими на протяжении достаточно долгого времени, как минимум, пару дюжин лет. Если все будет хорошо, значит моей помощью можно пользоваться и дальше. А пока – только самые тяжелые пациенты. Те, кому совсем нечего терять. Вроде вашего лиса.