необоснованно. Ибо не столь подлым и неблагодарным будет римский народ, чтобы помнить твои проступки и забыть твои благодеяния, но, сравнивая теперешние заслуги со старыми прегрешениями, последние он станет считать заслуживающими снисхождения, первые же — похвал. 2. У тебя так же будет возможность и напомнить народу о многих прекрасных деяниях, совершенных до установления олигархии, и потребовать в ответ благодарности за это как средство защиты и спасения, а также найти много оправданий на обвинения: например, что не сам совершил поступок, но кто-то другой без твоего ведома; или же что ты не имел возможности воспрепятствовать действиям другого, ибо тот располагал одинаковой с тобой властью; либо же что ты был вынужден стерпеть что-либо против воли ради другого какого-нибудь полезного дела. 3. Впрочем, речь затянулась бы, вздумай я перечислять все оправдания. И даже те, кто не имеет никаких оправданий, ни достойных, ни подходящих, все же, признавая вину и умоляя о прощении, смягчают гнев обиженных ими — ссылаясь одни на безрассудство юности, другие на знакомство с дурными людьми, иные на величину своей власти, а все остальные на судьбу, путающую все расчеты людей. 4. Я обещаю тебе, что после сложения полномочий все ваши прегрешения будут прощены и ты примиришься с народом на условиях, соответствующих твоим дурным обстоятельствам.

XIII. Но я боюсь, что все же не опасность является истинным предлогом для отказа сложить власть, по крайней мере, — весьма многим отказавшимся от тирании не пришлось испытать никакого вреда со стороны сограждан, — но что истинными причинами являются пустое честолюбие, которое стремится к подобию добродетели, и желание пагубных наслаждений, которые приносит жизнь тиранов. 2. Однако если ты желаешь не гнаться за тщетными призраками и тенями почестей и удовольствий, а пользоваться подлинной славой, тогда возврати аристократическое правление отчизне и получай награды от равных себе, удостойся похвалы от последующих поколений и в обмен на бренное тело оставь по себе потомкам бессмертную славу. Ведь именно эти почести являются прочными и истинными, которые не покинут тебя, и самыми приятными, которые не причинят раскаяния. 3. Напитай свою душу, получая удовольствие от благодеяний отечеству, среди которых немалая доля будет считаться твоей, когда избавишь его от тягостного гнета. Возьми за образец этого своих предков, памятуя, что никто из тех мужей не стремился к деспотической власти и не становился рабом постыдных телесных наслаждений. Поэтому и при жизни им доставались почести, и после смерти последующие поколения воздавали им хвалу. 4. Ведь все, несомненно, подтверждают, что они оказались самыми стойкими стражами аристократического правления, которое установило наше государство после изгнания царей. И никоим образом не забывай свои собственные наиболее блистательные слова и деяния. Ведь твои первоначальные устои политической деятельности были благородны и вселили в нас великую надежду на твою доблесть. Все мы просим тебя действовать согласно им и впредь. 5. Вернись, наконец, опять к своей собственной природе, сын Аппий, и в своем выборе политического устройства встань на сторону не тирании, но аристократии, избегай тех, кто жаждет удовольствия, из-за кого ты оставил честный образ жизни и сбился с прямого пути. Ибо нельзя полагать, что с помощью тех, из-за кого кто-либо из хорошего обратился в плохого, он вновь из дурного сделается достойным.

XIV. Это я нередко пытался внушить тебе, поговорив с глазу на глаз, отчасти для того, чтобы научить незнающего, а частично, дабы образумить ошибающегося. И я не раз приходил в дом твой, но твои слуги не пускали меня, говоря, что ты не имеешь свободного времени для частных дел, но занимаешься чем-то другим, более важным, если, конечно, что-либо являлось для тебя более неотложным, нежели уважение к своему роду. 2. Возможно, не по твоему приказу, но по своему собственному разумению слуги преграждали мне вход, и мне хотелось бы, чтобы это было правдой. Обстоятельства, однако, вынуждают меня говорить тебе в сенате то, что хотел, раз уж не удалось с глазу на глаз. Ибо, Аппий, обсуждать достойное и полезное удобно везде, а лучше на людях, чем нигде. 3. Итак, воздав тебе то, что причитается нашему роду, я призываю в свидетели богов, чьи храмы и алтари общими жертвами почитаем мы, наследники рода Аппия, и Маны предков[1140], которым мы сообща воздаем почести и благодарствия после богов, но более всех них — землю, которая владеет твоим отцом, а моим братом, что я вручил тебе свою душу и голос с наилучшими советами. Исправляя твои ошибки по мере моих сил, я прошу тебя не лечить плохое плохим, и стремясь к слишком многому, не потерять даже то, что есть, а также не оказаться под властью низших и худших, ради того чтобы править равными и лучшими. 4. Я хотел бы поведать тебе еще много и о многом, но не решаюсь. Ведь, если бог ведет тебя к лучшим решениям, то и сказанного более чем достаточно, если же к худшим, то и остальное я расточу впустую. Итак, вы имеете, о сенат и вы, руководители государства, мое мнение и об окончании войны, и об исправлении беспорядков в государстве. Если же кто-либо скажет другое, лучшее этого, пусть лучшее одержит верх».

XV. После того как Клавдий высказал это и внушил сенату большую надежду, что децемвиры сложат власть, Аппий не посчитал необходимым что-либо возразить. Но выступил из остальных олигархов Марк Корнелий и сказал: «Мы, Клавдий, будем сами решать по поводу собственных наших выгод, не нуждаясь ни в каком твоем совете. Ведь мы находимся в возрасте, наилучшем для здравых рассуждений, так что мы не невежды ни в чем из того, что важно для нас, и не испытываем недостаток в друзьях, к кому, если что-нибудь потребуется, мы обратимся за советом. 2. Прекрати же заниматься бесполезным делом, старец, и расточать свои мнения тем, кто не нуждается в подсказках. Что до Аппия, то если ты желаешь что-либо посоветовать ему или побранить (что точнее), побрани, когда ты покинешь здание сената! Теперь же говори, что ты думаешь о войне с эквами и сабинянами, по поводу которой ты вызван поведать свою точку зрения, и прекрати нести вздор о вещах, которые выходят за пределы предмета обсуждения». 3. После него вновь поднялся Клавдий, печальный и с глазами, полными слез, и молвил: «Аппий не считает меня, своего дядю, достойным даже ответа, сенаторы, в вашем присутствии, но, как он запер перед мною свой частный дом, так и это вот здание Сената он делает, насколько это в его