бездны, его окружающие, – не более чем иллюзия. Что на самом деле мы не «внутри» компьютера Хром, а всего лишь подключены к нему через интерфейс, в то время как матричный симулятор на чердаке у Бобби поддерживает эту иллюзию… Появляется ядро данных, беззащитное, открытое для атаки… Это уже по ту сторону льда, я никогда раньше не видел матрицу такой – а пятнадцать миллионов легальных операторов Хром видят ее ежедневно и принимают как само собой разумеющееся.

Вокруг нас возвышаются данные Хромова ядра, будто несущиеся по вертикали разноцветные поезда, и каждый цвет обозначает разные коды допуска. Яркие полосы, невозможно яркие в этой призрачной пустоте, пересекаются бесчисленными горизонталями, окрашенными, словно детская спальня, в розовое и голубое.

Но остается еще что-то, спрятанное за тенью льда в центре слепящего фейерверка: сердце всей этой дорогостоящей тьмы, само сердце Хром…

* * *

Было уже далеко за полдень, когда я вернулся из своей нью-йоркской шопинг-вылазки. Солнце пряталось за облаками, а на мониторе Бобби светилась структура льда – двумерное изображение чьей-то электронной защиты. Неоновые линии переплетались, как на молитвенном коврике, вытканном в стиле ар-деко. Я выключил пульт, и экран стал совершенно темным.

Весь мой рабочий стол был завален вещами Рикки. Косметика и одежда, кое-как распиханные по нейлоновым пакетам, пара ярко-красных ковбойских сапог, магнитофонные кассеты, глянцевые японские журналы с рассказами о звездах симстима. Я смахнул все это под столик. А когда отцепил руку, вспомнил, что программа, которую я купил у Финна, осталась в правом кармане куртки. Пришлось повозиться, вытаскивая ее левой рукой и затем вставляя между прокладками в зажимы ювелирных тисочков.

Уолдо походил на старый проигрыватель, на таких когда-то крутили виниловые пластинки, а тисочки были прикрыты прозрачным пылезащитным кожухом. Сам манипулятор, чуть больше сантиметра в длину, крепился на шарнире к тому, что у проигрывателя было бы тонармом. На него я даже не смотрел, когда прикреплял провода к культе. Я вглядывался в окуляр микроскопа – там, в черно-белом цвете, виднелась моя рука при сорокакратном увеличении.

Я проверил инструменты и взял лазер. Он показался мне чуточку тяжеловат. Тогда я подстроил сенсорный регулятор массы до четверти килограмма на грамм и принялся за работу. При сорокакратном увеличении бок русской кассеты напоминал грузовой трейлер.

На то, чтобы расколоть программу, у меня ушло восемь часов. Три часа – на работу с уолдо, возню с лазером и четырьмя дюжинами зажимов. Еще два часа – на телефонный разговор с Колорадо, и три – на копирование словарного диска, способного передать по-английски технический русский жаргон восьмилетней давности.

Наконец передо мной на экране замелькали столбики чисел и кириллица, примерно на полпути превращаясь в английский текст. Виднелось множество пропусков, там, где программа-переводчик натыкалась на специальные военные сокращения в описании, полученном от моего человечка из Колорадо. Но примерное представление о том, что я купил у Финна, мне все же удалось получить.

Ощущение было словно у какого-нибудь уличного хулигана, который пошел покупать пружинный нож, а вернулся домой с портативной нейтронной бомбой.

«Опять накололи, – подумал я. – На кой черт в уличной драке нужна нейтронная бомба?» Эта штука под пылезащитным кожухом была явно не моей весовой категории. Я представления не имел, куда бы ее спихнуть и где найти покупателя. По-видимому, кому-то это было нетрудно, но этот кто-то – владелец часов «Порше» и фальшивого бельгийского паспорта – отдал концы. Да уж, у бедняги, нарвавшегося на окраине на Финновых приятелей – гоп-стоперов, были довольно экзотические связи.

Программа, зажатая в моих ювелирных тисочках, оказалась не просто программой. Это был русский военный ледокол, компьютерный вирус-убийца.

Утром вернулся Бобби. Один. Я спал, сжимая в горсти пакет магазинных сэндвичей.

– Будешь? – спросил я его и вытащил из пакета сэндвич.

Я еще не проснулся по-настоящему. Мне снилась программа, волны ее изголодавшихся глитч-систем и подпрограммы-хамелеоны. Во сне она представлялась каким-то невиданным чудовищем, бесформенным, с множеством пульсирующих ложноножек.

Подходя к пульту, он отбросил попавший под ноги мешок и нажал функциональную клавишу. На экране засветился тот же самый хитроумный узор, что я видел накануне. Прогоняя остатки сна, я протер глаза левой рукой – единственное, что я не мог делать правой. Засыпая, я пытался решить, стоит ли ему рассказывать о программе. Может, имеет смысл попытаться ее продать, оставить себе все деньги, а после уговорить Рикки махнуть куда подальше.

– Чье это? – спросил я.

– Хромово.

Бобби стоял перед экраном, в черном комбинезоне и старой кожаной куртке, наброшенной на плечи как плащ. Уже который день он не брился, и лицо его казалось еще более осунувшимся, чем обычно.

Руку свело судорогой, и протез начал пощелкивать – по углеродным прокладкам через мою нейроэлектронику страх передался и ему. Сэндвичи вывалились из пальцев, и по давно не метенному деревянному полу рассыпались вялые листья салата и подсохшие ломти маслянисто-желтого сыра.

– Ты свихнулся.

– Нет, – сказал Бобби. – Думаешь, она нас выследила? Ничего подобного. Мы были бы уже трупами. Я подключился к ней через арендную систему в Момбасе с тройной слепой защитой и через алжирский спутник связи. Она, конечно, узнала, что кто-то попробовал ее защиту на зуб, но так и не догадалась кто.

Если бы Хром выяснила, что подход к ее льду сделал Бобби, мы наверняка были бы уже мертвецами. В этом Бобби был прав. Она стерла бы меня в порошок еще на пути из Нью-Йорка.

– Но почему обязательно она, Бобби? Приведи хотя бы один довод…

Хром. Я видел ее раз пять-шесть в «Джентльмене-неудачнике». Может быть, она просто шлялась по трущобам. Или проверяла, как там поживают людишки, к которым себя особо-то и не причисляла. Маленькое приторное лицо, похожее на сердечко, с глазами, злее которых вам вряд ли где доводилось встречать. На вид ей было не больше четырнадцати, и никто не помнил, чтобы она когда-нибудь выглядела по-другому. Такой она стала в результате нарушения обмена веществ от усиленного накачивания себя сыворотками и гормонами. Подобной уродины улица еще не рождала, но она больше не принадлежала улице. Хром водила дела с «Мальчиками» и в их группировке пользовалась сильным влиянием. Ходили слухи, что начинала она как поставщик, в те еще времена, когда искусственные гипофизные гормоны были под запретом. Но с торговлей она давно уже завязала. Сейчас ей принадлежал «Дом голубых огней».

– Куайн, ну ты совсем идиот. Можешь хоть как-то это оправдать? – Я ткнул пальцем в экран. – Кончай с этим, понял? Немедленно, прямо сейчас…

– Я слышал, как в «Неудачнике» трепались Черный Майрон и Ворона Джейн. – Он