Уатт, который в 1784 году сконструировал гораздо более эффективную машину, способную создавать не только вертикальное, но и вращательное движение. Паровая машина достигла своего совершеннолетия. Его эффективность использования угля (т.е. доля высвобожденной энергии, используемой для механических целей) продолжала расти на протяжении всего XIX века, так же как и в целом энергетическая техника соответствовала растущему количественно и меняющемуся по характеру спросу.

Машина Уатта дебютировала на английской хлопкопрядильной фабрике в 1785 г., но прошло еще несколько десятилетий, прежде чем паровая машина стала основным источником энергии в легкой промышленности. В 1830 г. большинство текстильных фабрик Саксонии, одного из промышленных центров континентальной Европы, все еще работали в основном на воде, и во многих местах переход на пар стал выгодным только после того, как железная дорога облегчила доступ к более дешевому углю. Добыча полезных ископаемых технологически совершенными методами (в том числе с использованием паровой энергии) и последующая недорогая транспортировка угля поездами и судами с паровым двигателем к местам потребления стали ключевыми условиями успешной индустриализации.

Япония, не имеющая собственных запасов угля, столкнулась с наибольшими трудностями, поэтому неудивительно, что эпоха паровых машин продлилась там недолго. Первые стационарные машины (т.е. не на корабле) были привезены из Голландии и установлены на государственном металлургическом заводе в Нагасаки в 1861 году. До этого времени основная часть энергии, используемой в коммерческих целях, поступала от водяных мельниц, которые, как и в Англии, приводили в движение первые хлопкопрядильные фабрики. Некоторое время различные виды энергии существовали рядом друг с другом. Но когда в середине 1880-х годов в Японии началась индустриализация, всего за несколько лет заводы страны были оснащены паровыми машинами, а пик их промышленного использования пришелся на середину девяностых годов. Японская экономика одной из первых начала широко использовать электроэнергию, получая ее частично из воды, частично от сжигания угля, и это дало ее промышленности серьезные преимущества. Когда в 1860-х годах в Японии появились первые паровые машины, страна отставала от Великобритании в области энергетических технологий примерно на восемьдесят лет. К 1900 году, двигаясь вперед с бешеной скоростью, она полностью ликвидировала это отставание.

Статистика роста добычи угля свидетельствует об уровне промышленного развития, но и кое-что говорит о глубинных причинах. Цифры следует воспринимать со щепоткой соли, поскольку никто не пытался даже оценить производительность немеханизированных угольных шахт, например, в Китае. (Правда, в то время они практически не производили угля для промышленного использования). Середина XIX века стала переломным моментом в добыче шахтного угля: она выросла в 16 раз - с максимальных 80 млн. т в год в 1850 году до более чем 1,3 млрд. т в 1914 году. Если в начале этого периода доля Великобритании в добыче угля составляла 65%, то накануне Первой мировой войны она опустилась на второе место (25%), уступая Соединенным Штатам (43%) и опережая Германию (25%). Все остальные страны имели второстепенное значение по сравнению с этими гигантами-производителями. Россия, Индия и Канада поднимались по карьерной лестнице и еще через несколько лет могли бы иметь солидную угольную промышленность. Но даже самый крупный из этих небольших производителей - Россия - в среднем за 1910-1914 годы обеспечивал лишь 2,6% мирового производства. Многие страны, такие как Франция, Италия или (южный) Китай, не могли избежать восполнения дефицита ресурсов за счет импорта угля из регионов с избытком, таких как Великобритания, Рурская область или Вьетнам.

Если в 1860-х гг. некоторые комментаторы мрачно прогнозировали скорое истощение мировых запасов угля, то полвека спустя открытие новых месторождений обеспечило достаточное предложение и географическую фрагментацию угольного рынка, что означало, что Великобритания уже не сможет сохранить свое прежнее доминирование. Одни правительства видели необходимость в политике энергетической защиты, другие - нет. Россия не смогла создать достаточную угольную базу, в то время как Сергей Витте, министр финансов с 1892 года и архитектор поздней царской модернизации, однобоко продвигал высокотехнологичные проекты в металлургии и машиностроении. В Японии, напротив, государство поощряло добычу угля, чтобы идти в ногу с промышленностью; хотя стране, конечно, не хватало больших запасов, как в США или Китае, ее добычи на первом этапе индустриализации после 1885 года было достаточно, чтобы покрыть собственные потребности. Лишь на втором этапе, когда значительно расширилась металлообрабатывающая промышленность, качество японского угля стало недостаточным. Если Маньчжурия представляла для Японии такой интерес в качестве колонии, то одной из причин этого было то, что ее высококачественный уголь лучше подходил для карбонизации, и после 1905 года на колониальной территории, контролируемой Южно-Маньчжурской железнодорожной компанией, велась разработка месторождений. Мало найдется более ярких примеров "ресурсного империализма", то есть порабощения другой страны с целью получения контроля над сырьем, необходимым для собственного экономического развития.

В качестве примера обратной колониальной ситуации можно привести Китай. Дефицит энергии был хронической проблемой для этой густонаселенной страны, на значительных территориях которой практически полностью отсутствовали леса. Северный и северо-западный Китай располагает огромными запасами угля, некоторые из которых даже сегодня еще не открыты для разработки, и нельзя сказать, что они были неизвестны и не использовались. Уже в ранние времена они использовались для производства железа в огромных масштабах; действительно, по серьезным оценкам, около 1100 г. его производство могло превышать объем производства всей Европы (за исключением России) в 1700 г. Трудно сказать, почему такой уровень не сохранился, но в любом случае в XVIII и XIX вв. добыча угля в Китае резко сократилась, особенно потому, что месторождения на северо-западе Китая находились на большом расстоянии от торговых центров, возникших после открытия договорных портов в 1842 году. Преимущество коротких расстояний и хороших водных путей, сделавшее рентабельной добычу английского угля в столь ранний период, в Китае отсутствовало. Когда после 1895 г. крупные предприятия приступили к механизированной добыче угля, основные шахты находились под иностранным контролем, а те, что принадлежали Японии, либо отправляли свою продукцию прямо в Японию, либо на близлежащие металлургические заводы, принадлежащие японцам. Если примерно после 1914 года вновь возникшие конурбации, прежде всего Шанхай, испытывали дефицит энергии, что, предположительно, тормозило их промышленное развитие, то это было связано не только с недостаточной производительностью и колониальной эксплуатацией, но и с политическим хаосом в стране, из-за которого, например, отдельные железные дороги постоянно выходили из строя. Китай был потенциально энергетическим гигантом, но на первом этапе индустриализации он мог использовать ископаемое топливо лишь в очень ограниченном объеме. В отличие от Японии, в Китае не было центрального правительства, которое могло бы отдать приоритет энергоснабжению в своей экономической политике и стимулировании промышленного роста.

 

Глобальный энергетический залив

В целом к