в буфет. Здесь был красно-черный полумрак, тепло, пахло жизнью. Он подтолкнул меня к столику, а сам повернулся к стойке:

— Много кофе и коньяк!..

Алчно глотнул я из фужера золотисто-желтую жидкость, и сердце, будто от валерьяновки, впитало счастливый жизненный импульс — оно дернулось, стукнуло, забилось, оно начало колотиться, разбивая объявшую его ледяную корку. Я сидел в тепле, в тишине, в коньячной сумери, ощущал, как утекает из меня холод, и хотел только одного: чтоб исчез Мангуст и я остался здесь навсегда один. Но Мангуст не мог никуда исчезнуть, он, видимо, будет жить со мной всегда.

— Вспоминайте! — говорил он время от времени. — Вспоминайте, вам есть о чем вспомнить.

Он повторял это как заклинание. И я, ненавидя его и стараясь сопротивляться, все равно вспоминал. Я поднимал свою память, тяжелую, зло огрызающуюся, как зимнего медведя из берлоги. Я не хотел, чтобы эти воспоминания возвращались ко мне, но они назойливо роились, подступали яркими, совсем не потускневшими картинами прошлого, которое, я надеялся, истаяло навсегда.

В буфет ввалилась большая группа наших бессмертных зодчих с гостями-иностранцами, не то голландцами, не то шведами. Хохот, шутки, громкий говор, хлопанье по спинам. Наши вкручивали им арапа о необходимости сотрудничества для укрепления творческих и культурных связей, а иностранцы, как гуси, блекотали в ответ: «О-ла-ла-ла-го-го-ла-ла-ла…»

Буфетчица включила стоящий на стойке радиоприемник, и казенный дикторский голос радостно сообщил, что сейчас будет транслироваться концерт образцово-показательного оркестра комендатуры Московского Кремля и ансамбля песни и пляски конвойных войск МВД.

Я поднял тяжелую голову, посмотрел Мангусту в лицо и сказал ему искренне, от всего сердца:

— Зря ты радуешься, дорогой мой зятек, Мангуст Теодорович! Нет у тебя никакой победы. Хойтэ принадлежит вам, а морген — нам. Всю жизнь вы, иностранная гультепа, будете веселиться под музыку ансамбля конвойных войск.

Покачал головой Мангуст:

— Не всегда. Поэтому я и хочу от вас правды.

— На кой она тебе? — развел я руками. — Эта правда теперь уже не страшна, а смешна.

— Вот и посмеемся вместе, — сказал вежливо Мангуст, и я пригубил еще один фужер.

Пролетела стопка-душегреечка. Сладкая горячая волна подтопила ледник, в который я вмерз, мне очень хотелось спать. Но Мангуст въедливо спросил:

— Это совещание в Сухановке было до официального сообщения госбезопасности о врачах-отравителях? Или после?

— До. До сообщения, — кивнул я. — Дня за три-четыре. На этом совещании было принято решение ускорить всю акцию на два месяца.

Мне было тяжело говорить. Плохо слушался язык, еле шевелились губы, и слова умирали во рту, их трупики невнятно выпадали на стол.

Господи боже мой, как отчетливо я помню текст этого сообщения! Может быть, потому, что первый вариант его писал я сам? Сейчас, спустя десятилетия, так отчетливо всплыла перед глазами газетная полоса.

«…Органами государственной безопасности раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза. Шпионы, отравители, убийцы, продавшиеся иностранным разведкам, надев на себя маску профессоров-врачей, пользуясь оказанным им доверием, творили свое черное дело. Группа врачей-вредителей, эти изверги и убийцы, растоптали священное знамя науки, осквернили чудовищными преступлениями честь ученых. Подлая рука убийц и отравителей оборвала жизнь товарищей А. А. Жданова и А. С. Щербакова, ставших жертвами банды человекообразных зверей. Врачи-преступники умышленно игнорировали данные обследования больных, ставили им неправильные диагнозы, назначали неправильное, губительное для жизни „лечение“. Органы государственной безопасности разоблачили банду презренных наймитов империализма. Все они за доллары и фунты стерлингов продались иностранным разведкам, по их указкам вели подрывную террористическую деятельность.

Американская разведка направляла преступления большинства участников террористической группы. Вовси, Б. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер и другие — эти врачи-убийцы были завербованы международной буржуазно-националистической организацией „Джойнт“, являющейся филиалом американской разведки. Во время следствия арестованный Вовси заявил, что он получил директиву „об истреблении руководящих кадров СССР через врача в Москве Шимелиовича и известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса“.

Другие участники группы — Виноградов, М. Коган, Егоров — являлись давнишними агентами английской разведки, по ее заданиям они давно творили преступные дела. Врачи-убийцы поставили себе задачу вывести из строя любимейших народом военачальников — маршалов Василевского, Говорова, Конева, Штеменко. Преступная банда врагов нашей Родины, продавшаяся рабовладельцам-людоедам из США и Англии, поймана с поличным. Презренных наймитов империалистов ждет суровая и справедливая кара. Следствие будет закончено в ближайшее время…»

— А почему пришлось ускорить? — спросил Мангуст.

— Случилась утечка информации. И на старуху бывает проруха, — развел я руками.

Н-да-те-с, и на нашу старуху — Контору — случается проруха. Эта проруха, а точнее говоря, прореха в защитном панцире нашей секретности прохудилась в конце пятьдесят второго года, когда дело врачей уже набрало полную силу и внутренняя тюрьма, Лефортово и Бутырка были заполнены фигурантами по предстоящему справедливому возмездию. Эту прореху прогрыз в нерушимой стене нашей всеобщей таинственности Джекоб Финн — старый резидент в Канаде. Почтенный канадец Джекоб Финн, именовавшийся когда-то в миру Яковом Наумовичем Халфиным, был бойцом старого набора, опытным и хитрым шпионом, отбывшим на загранработу несколько десятилетий назад, еще во времена начальника стратегической разведки Артузова. Этакий Янкель при дворе короля Артура Христиановича Артузова.

На западе Халфин сделал очень успешную финансовую карьеру, стал преуспевающим капиталистом и отменным организатором шпионской сети во всей Северной Америке. Именно через него установили связь с супругами Розенбергами, когда-то спершими секрет американской атомной бомбы. И вот — перед генеральной заменой всех еврейских кадров — Финна дернули в Москву на установочный инструктаж. На самом деле планировалось его послушать, посмотреть его старые связишки в Москве, подверстать данные оперативной разработки для более живописного расклада будущего дела и окунуть в подвал.

А Джекоб Финн меж тем, покрутившись неделю в центральном аппарате, быстро смекнул, что к чему. Видимо, капиталистически предпринимательские мозги, поставленные на школу чекистского воспитания, крутятся быстрее, чем у всякого остального населения. Во всяком случае, Яша Халфин понял, что именно грозит всему его семистскому племени здесь в ближайшее время. И совершил неслыханный во все времена финт.

Этот человек нарушил священный для нас всех закон дисциплины. Никому не могло прийти в голову, что при команде «Сесть на снег! Руки за голову!» человек может вместо спокойного сидения на снегу и терпеливого ожидания пули в затылок встать и побежать, или поползти, или потихоньку прокрасться в сторону, во всяком случае не выполнить приказ. А Джекоб Финн это сделал. Он оторвался от наружного наблюдения, установленного за ним круглосуточно, выехал в Ленинград и там со своим канадским паспортом пересек границу и убыл в Финляндию, поскольку никому не пришло в голову давать указание в сводку-ориентировку на все контрольные погранпункты о