не было ни авиационных налетов, ни военных действий. Родители стали забирать детей домой. «Странная война» – так ее прозвали. Кое-кто спрашивал: а зачем ее вести? Войну начали, чтобы защитить Польшу, но Польша была разгромлена, исчезла, ее разделили между собой Германия и Россия. В течение холодной зимы 1939–1940 годов, наблюдая за тем, как дети играют в снежки, Сара снова начала питать надежду. Но в апреле Германия неожиданно вторглась в Данию и Норвегию, и британские войска принялись беспомощно отступать.

Чемберлен подал в отставку, его сменил лорд Галифакс – как раз перед тем, как Германия вступила в Бельгию, Голландию и Францию. И вновь немцы крушили все перед собой, они разгромили французскую армию и заставили англичан, бросив снаряжение, эвакуироваться из Дюнкерка. Голоса дикторов на Би-би-си звучали все более встревоженно, люди снова с опаской начали вглядываться в небо над Лондоном, испещренное теперь аэростатами заграждения. Французы отступали все дальше и дальше. Затем, в середине июня, пришли вести о том, что Франция и Британия запросили о перемирии. Спустя месяц был подписан Берлинский договор – мир, который газеты и Би-би-си охарактеризовали как проявление удивительной щедрости со стороны Гитлера: ни оккупации, ни репараций, Британия, империя и флот сохранялись в неприкосновенности, колонии не отбирали. Единственной колонией, отошедшей к Германии, стало Бельгийское Конго. И никаких немецких контингентов, если не считать большой военной базы на острове Уайт. Германских евреев, бежавших после прихода нацистов к власти, надлежало репатриировать, но об английских ничего не говорилось. Саре вспомнился киножурнал: лорд Галифакс возвращается из Берлина, рядом с ним на заасфальтированной площадке аэропорта – Батлер и Дуглас-Хьюм. Добавив эмоций в аристократический голос, Галифакс объявляет: «Мир, подписанный нами с Германией, продлится, бог даст, навеки». Зал кинотеатра огласили аплодисменты и крики «ура!». Сара ходила туда с семьей – Айрин кричала громче всех, а мать плакала от облегчения. Сара посмотрела на отца, но здоровая половина его лица была с противоположной стороны, и понять, о чем он думает, она не могла.

Год спустя, после начала Русской войны, Галифакс подал в отставку – говорили, что по причине нездоровья; но когда он покидал Даунинг-стрит, на лице его застыла скорбь; ходили слухи, что он выступал против германского «крестового похода». Его заменил престарелый, но задорный и ершистый Ллойд Джордж, назвавший Гитлера величайшим немцем столетия. Поговаривали, что он был не более чем марионеткой. Выступая по телевизору, он казался ожившим реликтом: вставные зубы, щелкающие во время трансляции, растрепанные седые волосы. После его смерти в 1945 году бразды правления принял медиамагнат и член Кабинета министров Бивербрук. Досадливо отмахиваясь от рассказов о творившихся в Европе зверствах, он гордился тем, что мечта всей его жизни о свободной торговле внутри империи наконец осуществилась.

Сара вышла из Вестминстерского аббатства и с удивлением обнаружила, что уже довольно поздно. Закатное солнце играло в сотнях окон Вестминстерского дворца, блики заставили ее зажмуриться. Небо на западе было как на картинах Тёрнера: красная и бордовая пелена. Выплакавшись и помолившись, Сара почувствовала себя лучше, хотя и не верила всерьез, что есть Бог, способный ее услышать.

Она перешла через дорогу, направляясь к подземке. У станции было шумно. Зеленщик, закутанный в теплый шарф, продавал с прилавка овощи. Газетчик выкрикивал: «„Ивнинг стандард“! Бивербрук встречается с Лавалем!» Сара решила купить номер. По пути в Берлин Бивербрук заехал в Париж, и на странице красовалась его фотография с премьер-министром Лавалем – как и в Британии, во Франции правил теперь медиамагнат правых взглядов.

Вдруг началась суматоха. Четверо парней лет двадцати, в дождевиках, с ранцами, бежали по улице, лавируя в толпе, доставали из ранцев листовки и совали их оторопевшим прохожим или пачками бросали в воздух.

– Эй! – крикнул кто-то.

Сара заподозрила, что это студенческий розыгрыш, но лица парней были слишком серьезными. Они промчались мимо нее, осыпав листовками прилавок зеленщика. «Мерзавцы!» – крикнул газетчик, когда молодые люди пронеслись мимо него к входу на станцию. Хлынувший из дверей поток горячего воздуха взметнул листовки, словно конфетти. Одна шлепнулась Саре на пальто, и она схватила ее.

У нас нет:

СВОБОДНОГО ПАРЛАМЕНТА!

СВОБОДНОЙ ПРЕССЫ!

СВОБОДНЫХ ПРОФСОЮЗОВ!

Немцы оккупировали остров Уайт!

Забастовщиков подвергают казни!

Немцы заставляют нас преследовать евреев!

КТО НА ОЧЕРЕДИ?

СРАЖАЙТЕСЬ ПРОТИВ НЕМЕЦКОЙ ОПЕКИ!

ВСТУПАЙТЕ В ДВИЖЕНИЕ СОПРОТИВЛЕНИЯ!

У. С. Черчилль

Сара подняла глаза. Ребята огибали угол. Словно из ниоткуда, выскочили полицейские из вспомогательных частей, около дюжины, наскочили на парней и повалили их на мостовую. Один упал в канаву, и какое-то такси резко повернуло, загудев клаксоном. Полицейские подняли юнцов на ноги и прижали к стене, бесцеремонно расталкивая прохожих. Одна старуха с сумкой упала, рассыпав по улице пакеты из пергаментной бумаги. Мужчину с зонтиком, в котелке, сбили с ног. Сара видела, как котелок закатился под автобус и колеса расплющили его. Пассажиры смотрели на происходящее разинув рот. Многие быстро отводили взгляд.

Полицейские достали дубинки и теперь безжалостно били ребят. Сара услышала, как деревянная палка стукнула о голову, после чего раздался крик. Вспомогательные, по большей части тоже молодые, не ведали милосердия. У одного парня изо рта хлынула кровь. Полицейский с белым от ярости лицом методично избивал другого задержанного, перемежая удары ругательствами: «Долбаный… жидолюб… комми… выродок».

Большинство людей проходили мимо, отворачивая лица, но некоторые останавливались, а в какой-то момент из толпы даже послышался крик: «Позор!» Полицейский, колотивший парня, повернулся и потянулся к бедру. Затем достал пистолет. Зеваки охнули и подались назад.

– Кто это сказал? – заорал окси[8]. – Кто это был?

Громко гудя клаксоном, подкатил полицейский фургон. Из него выскочили четверо и распахнули двойную дверь в задней части. Парней покидали внутрь, словно мешки, дверь захлопнули, и фургон укатил прочь, снова загудев клаксоном. Окси оправили мундиры, с угрозой глядя на толпу, точно предлагали всем желающим бросить им вызов. Никто не посмел. Полицейские уверенно зашагали прочь. Сара смотрела на мостовую у стены, забрызганную кровью.

Рядом с ней стоял старик в шапке и толстом шарфе. Его трясло. Возможно, кричал именно он.

– Выродки, – пробормотал он. – Выродки.

– Все это произошло так внезапно, – сказала Сара. – Куда их повезли?

– В Скотленд-Ярд, надеюсь. – Старик посмотрел Саре в глаза. – В кабинеты для допроса. Бедные чертенята, они совсем еще дети. А черные демоны из Сенат-хауса, наверное, уже едут за ними. Растерзают их на клочки.

– Черные демоны?

Старик презрительно посмотрел на нее:

– Гестапо. СС. Вы что, не знаете, кто теперь на самом деле главный?

Глава 8

Гюнтер Гот прибыл в Лондон в