«Переиграл и уничтожил, — резюмирует чертенок, словно спортивный арбитр. — И, заметь, это не в первый раз».

Неправда. Может, и переиграл, но уничтожу я его сама. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. И я поднимаю глаза на Нестерова, который в свою очередь, глядит на меня и, клянусь, на его лице такая ирония, словно он читает мои негодующие мысли как раскрытую на нужной странице книгу.

— Что-то не так? — участливо любопытствует он, а я, скрывая собственное неудовольствие, отрицательно качаю головой и опускаю пониже широкие поля шляпки, чтобы отгородиться от его чрезмерной проницательности.

— Жара невыносимая, — бормочу, глядя, как шлюпка с Лерой и Ником движется в сторону берега.

Никогда не испытывала трепета перед живописными пейзажами, но здесь действительно красиво. Все цвета кажутся чистыми, яркими и контрастными. Наверное, художники при виде такого берутся за краски и кисти. За узкой, неровно изрезанной волнами, полосой песка, виднеются серые скалы, покрытые невысокими деревцами. По голубому небу мечутся чайки и бакланы. Волны накатывают на горячий песок одна за одной.

Шлюпка причаливает к острову, а Дубинина, успевшая разуться и закатать спортивные штаны, с удивительной для её комплекции грацией спрыгивает в воду вместе с Ником, и даже помогает ему вытащить ящики на песок. Когда жених отправляется в лодке в обратный путь, Лера радостно кружится на берегу, напоминая инфантильную школьницу, а не девушку, занимающую руководящую должность в крупной компании.

Нестеров, усевшийся на сложенные одна к одной сумки с сапбордами, добродушно усмехается, глядя на её ребячество без насмешки или осуждения. Ее детская непосредственность ему импонирует.

«Еще бы не импонировала, — фыркает чертенок. — Оба они — одного поля ягоды, выросшие в неге и достатке. С детства их холили, лелеяли и прочили им директорские кресла».

Может он и прав. Мы слишком разные — я и Лера. И Нестеров. Их прошлое делает сильнее, а мое не дает спокойно спать по ночам. Может, сложись жизнь по-другому, я тоже была бы такой — жизнерадостной и милой, подверженной порывам творить добро направо и налево, кто знает.

Никита возвращается назад, к яхте, сопротивляясь волнам, желающим отнести шлюпку обратно на берег. Быстрые движения веслами и резкие повороты головы, свидетельствуют о том, что это дается ему непросто. В момент, когда лодка, наконец, швартуется к стоящей на якоре яхте, Сахаров выглядит изнуренным. Он вспотел и тяжело дышит. Марк с ленивой снисходительностью подает ему руку:

— Отдохни немного, Ник.

Он легко сменяет друга у весел и с помощью капитана грузит чехлы с сапбордами.

— Милана, ты следующая, — командует он, а когда подхожу ближе к краю борта, легко подхватывает меня обеими руками за талию.

Не успеваю опомниться, как оказываюсь в шлюпке. Лишь искорки-мурашки остались скакать под кожей там, где только что его пальцы касались меня сквозь тонкую ткань, да привычный аромат бергамота успел заполнить легкие до краев.

Придерживая разлетающийся от легкого ветра подол платья и шляпку, сажусь напротив, едва уместившись между цветных чехлов.

— Выглядишь слишком недовольной для той, что собралась отдохнуть, — беззлобно поддевает Марк, и я более чем уверена, что он давно догадался о причинах моего недовольства.

— Настоящая женщина должна быть вредной и капризной, — пожимаю я плечами и, спиной чувствуя взгляд Никиты, оборачиваюсь. Он действительно настороженно глядит нам вслед. — Это Кристиан Диор сказал.

Нестеров согласно кивает:

— Сказал. А потом сменил ориентацию. Так что я не стал бы руководствоваться его мнением о женщинах, как истиной в последней инстанции.

Погрузив лопасти весел в воду, он тянет их ручки на себя, слегка отклоняясь назад. Под тканью рубашки-поло четко вырисовываются напряженные мышцы, но гребет Марк с легкостью и, будто бы, даже с некоторым удовольствием. Щурится от солнца, а уголки губ подрагивают, словно он вот-вот улыбнется.

Спрашиваю, переводя взгляд на волнуемую веслами морскую воду, чтобы отвлечься от совсем неприличного разглядывания рельефа его мускулатуры.

— А чьим стал бы?

— Своим собственным, — легко отзывается он и добавляет так, словно ответ давно сформирован у него в голове: — По-моему, женщина должна быть нежной и хрупкой. Ласковой и изящной. Увлеченной каким-нибудь интересным делом.

«Ну точно, не про цербера-Лауру, — весело комментирует чертик на плече. — И, к счастью, не про тебя, Милашечка».

Согласна, что не про меня. Но как раз про ту «очаровательную женственность», которой я планировала захомутать Сахарова, поэтому нужно быть осторожнее.

Вообще мой план обольщения Никиты с каждой минутой кажется мне все менее выполнимым. Это на шумном и многолюдном открытии «Талассы» Сахарова легко было вытащить на уединенный разговор. А здесь, под постоянным присмотром его невесты и чутким взором Нестерова это не так легко. Но разве я когда-то сдавалась при виде трудностей? Раз решила, что Ник будет моим, значит будет, и точка.

Когда днище лодки начинает скрести по морскому дну, Марк убирает весла и закатывает джинсы почти до колена.

Смотрю на то, как волны одна за одной накрывают берег, и уже представляю себе, как мокрый подол платья будет противно липнуть к ногам.

Спрашиваю, сгримасничав:

— Надо в воду прыгать?

— Не хочется? — понимающе усмехается Марк, а я с сомнением качаю головой. — Тогда держи.

Он разувается и торжественно вручает мне резиновые черные шлепанцы от Прада, в которые успел переобуться.

— И держись, — добавляет, отводя одну руку, словно для объятий.

Когда я понимаю, что нужно сделать, отступать поздно. К тому же, я всё ещё не уверена в том, что предпочла бы намочить платье, вместо того, чтобы обнять его за шею и почувствовать, как его рука обхватывает мои бедра, осторожно поднимая в воздух.

У меня перехватывает дыхание. А касание к его нагретой на солнце бронзовой коже, пахнущей лосьоном и бергамотом, заставляет закусить нижнюю губу от жара, тотчас разлившегося внутри. От осознания того, что наши тела слишком тесно прижаты друг к другу, от непривычного стеснения в груди, от дрожи, неожиданно прокатившейся по позвоночнику.

И именно так, со мной на руках, Нестеров спрыгивает в воду, всё же окатив мелкими брызгами мои ноги.

С легкостью, будто я ничего не вешу, Марк одной рукой придерживает меня, хотя я вцепилась с такой силой, что, кажется, не упаду, даже если он отпустит. Другой рукой подтаскивает к берегу лодку, чтобы волны не унесли её обратно.

И лишь оказавшись ногами на земле, я снова могу дышать. Жадно вдыхаю воздух, пахнущий морем и горячим песком. Протягиваю ему его шлепанцы, которые все ещё держу за поперечные перемычки.

— Пусть будут у тебя, я скоро вернусь, — усмехается Нестеров.

Он беззаботно вытаскивает из лодки груз, оставив на