— Это была хитрость, отец?

— Нет, сын мой. Убедил ли ты себя самого?

— Нет, Дардалион. Я по-прежнему верю, что нельзя сражаться со Злом его же оружием и что ненависть и смерть от этого только разрастаются.

— Отчего же ты тогда говорил с таким пылом?

— Оттого, что ты просил меня об этом, а тебе я обязан всем.

— Возьми тогда посох, сын мой.

— Поздно, отец. — Экодас взялся за рукоять серебряного меча, и сталь свистнула в воздухе, отразив свет многочисленных ламп.

— Мы едины! — крикнул Вишна.

И тридцать мечей взвились вверх, пылая, как факелы.

Карнак шел среди ликующего войска, улыбаясь и помахивая рукой. Трижды он останавливался, чтобы перемолвиться словом с солдатами, которых помнил по именам. Такие черточки усиливали в людях любовь к нему, и он это знал.

За ним шагали два офицера его генерального штаба. Ган Астен, выслужившийся из мелких чинов во время гражданской войны, теперь стал одним из самых крупных военачальников дренайской армии. Дун Гален — формально адъютант Карнака, в действительности человек, чья сеть шпионов позволяла Карнаку удерживать в руках бразды власти.

Карнак проследовал до конца линии и вошел в свой шатер. Астен и Гален последовали за ним. Двое часовых у входа скрестили копья в знак того, что правителя беспокоить нельзя, и солдаты вновь отошли к своим лагерным кострам.

В шатре улыбка сползла с лица Карнака.

— Где он, черт подери? — рявкнул правитель. Тощий как скелет Гален пожал плечами.

— Он был во дворце и будто бы сказал своим телохранителям, что пойдет навестить друзей. Больше они его не видели. Позже, когда его комнату обыскали, выяснилось, что он взял с собой несколько смен одежды и золото, похищенное из склепа Варачека, — около двухсот рагов. С той поры его след затерялся.

— Он жил в страхе перед Нездешним, — сказал Астен. — Вздрагивал от всякого ночного шороха, каждой хлопнувшей ставни.

— Нездешний — все равно что мертвец! — взревел Карнак. — Неужели он не мог мне довериться? Ядра Шемака! Нездешний — всего лишь человек, и он один.

— Однако он все еще жив, — заметил Астен.

— Замолчи! Я знаю, ты был против привлечения Гильдии, но разве ты сам не видишь, что у нас творится? Из-за какой-то девчонки, погибшей по несчастной случайности, мне пришлось выложить чуть ли не двадцать тысяч золотом — что я едва ли могу себе позволить, — а сын мой бежит прочь, точно испуганный заяц!

— Отряд улан в это самое время разыскивает его, — заверил одетый в черное Гален. — Они доставят его назад.

— Я поверю в это, когда увижу его, старина, — проворчал Карнак.

— Гильдия пока что не оправдала надежд, — спокойно вставил Астен.

— Когда война кончится, я прикрою эту лавочку и отберу свои деньги назад, — усмехнулся Карнак. Это одно из преимуществ правителя. — Усмешка померкла на его губах. — Три жены, десятки на все готовых женщин, и что же в итоге? Бодален. Чем я заслужил такого сына, Астен? Скажи.

Астен благоразумно воздержался от ответа, но Гален ввернул:

— В нем есть и хорошие стороны. Люди высокого мнения о нем. Просто он еще молод и упрям. Я уверен, что он не хотел смерти девушки, просто молодежь решила поразвлечься немного.

— Пока она не упала и не сломала себе шею, — без всякого выражения на багровом лице буркнул Астен.

— Это был несчастный случай, — ответил Гален, метнув на генерала убийственный взгляд.

— Но муж ее умер не от несчастного случая.

— Он бросился на них с мечом. Им пришлось защищаться — чего еще вы ожидали от дренайских дворян?

— Я не знаю, как подобает вести себя дворянам, Гален. Мой отец был крестьянин. Но полагаю, вы правы. Когда пьяные дворянчики собираются взять женщину силой, неудивительно, если дело кончается убийством.

— Ну довольно, — вмешался Карнак. — Прошлого не воротишь. Я отдал бы свою правую руку, чтобы оживить эту девушку, но она умерла, а ее бывший опекун жив. Вы не знаете, что такое Нездешний, а я знаю. Вам не понравилось бы, если бы он охотился за вами или вашими детьми.

— Вы сами сказали, мой господин, — он всего лишь человек, — смягченным, но все таким же свистящим голосом сказал Гален. — А Бодален находится за пределами государства.

Карнак сел на складной полотняный табурет.

— А ведь Нездешний нравился мне в свое время, — тихо заметил он. — Я не внушал ему робости. Он отправился в надирские земли и побил там всех — кочевников, оборотней и черных вагрийских Братьев. Чудеса! И все же он должен умереть. — Карнак глянул снизу на Галена. — Я не могу допустить, чтобы он убил моего сына.

— Можете положиться на меня, — с низким поклоном ответил Гален.

— Что там слышно об этой ведьме Хеуле? — повернулся к Астену Карнак.

— Она не хочет ворожить против Нездешнего.

— Почему?

— Она не говорит. Зато сказала, что постарается поднять бурю против вентрийского флота. Я сказал: не надо.

— Не надо?! — взревел Карнак, вскочив на ноги. — То есть как это не надо? Будь любезен, объяснись.

— Для этого нужно принести в жертву сто детей — так платят демонам за услуги.

Карнак выругался.

— Если мы проиграем войну, пострадает не сто, а десять тысяч детей.

— Хотите, чтобы я опять сходил к ней?

— Разумеется, нет! Проклятие, ну почему враг всегда оказывается в более выгодном положении? Бьюсь об заклад, вентрийский император не задумываясь пожертвовал бы сотней этого отродья.

— Можно совершить спешный поход в горы и захватить там сатулийских детей, — предложил Гален. — Пусть знают, как сговариваться с готирами против нас.

— Нет, — покачал головой Карнак, — это запятнает мою репутацию и настроит против меня народ. А скрыть такое невозможно. Нет, друзья мои, придется нам, как видно, положиться на храбрые сердца и острые мечи. Ну и об удаче забывать не надо. Но первым делом надо найти Бодалена.

— Быть может, он думает, что будет в большей безопасности, если скроется, — предположил Астен.

— Найдите его и убедите в обратном.

Нездешний присыпал пеплом огонь и прислонился к валуну, глядя на спящего надира. Белаш держался стойко, но по дороге несколько раз падал, и его рвало. Видя, что дело совсем худо, Нездешний сделал привал в укромной лощине.

— Видно, у тебя в черепе трещина, — сказал он, когда дрожащий надир растянулся у костра.

— Нет.

— Не каменный же он у тебя.

— Завтра мне станет лучше, — пообещал Белаш. В меркнущем свете дня его лицо было серым, и под раскосыми глазами залегли темные круги.