– А? – встрепенулась Алла, услышав, что к ней обращаются.

– Я третий раз спрашиваю, – теряя терпение, сказал Заваров, – тебе не нравится платье? Выбери другое. Мой выбор не должен ограничивать твой вкус, я хочу, чтоб ты чувствовала себя королевой.

– Да, Алюся, – подхватила подхалимка (как выяснилось) Любаша, – ты полчаса смотришься в зеркало, пора определиться. Лиф по тебе, силуэт твой, цвет освежает. Ну, перемерь все, чтоб уж быть уверенной.

Негодяйка. Так подумала Алла. Близкая подруга (слава богу, ей не все тайны известны) приняла сторону Заварова! Да как она смела?

– Мне нравится это, – сухо сказала Алла. – Но дорого.

– Ей нравится! – обрадовалась Любаша, будто платье покупалось для нее, и рассмеялась, заглядывая Заварову в глаза.

Она определенно надеялась на подачку, потому и напросилась на примерку, вопрос – что ей приспичило получить от него?

– Убедили, – сдалась Алла, лишь бы не перебирать кучу дорогого тряпья. – Но мне кажется, скромный костюм уместней.

– Не говори ерунды, – затарахтела Любочка. – Скромность для бедных, богатым она не по положению. Ха-ха-ха-ха…

А разочарование действительно бывает горьким. И предающие друзья делают разочарование особенно острым, потому что рвут наиболее чувствительную часть души. Одновременно это еще и прощание с тем, что приносило радость, хотя пока ничто не предвещало потерь, тем не менее потери уже ощущались. Просто их нужно до конца осознать и быть готовым их принять.

Эдгар замедлил шаг, подходя к двухэтажному строению с мансардой – многовато для одного, впрочем, и для двоих дом великоват. Низенькая старушка в драповом песочном пальто, успевшем выйти из моды и войти в нее снова, а также в щегольском берете, слегка побитом молью, шла впереди по протоптанной дорожке и бубнила без пауз:

– Здесь изумительный воздух, дивная природа в первозданном виде…

И это правда. Кругом лес, деревья старые, высокие, с широкими кронами, закрывающими небо. Обычно лес перед зимой затихает, готовясь к долгой спячке, но здесь тишину изредка разбавляли птичьи голоса. И Лариса, проследив за взглядом Эдгара, тоже запрокинула голову, глядя вверх, а там между оранжево-желтой листвой и стальными облаками прорывались ослепительно яркие солнечные лучи.

– Наверное, ночью здесь не видно звезд, – сказала она тихо.

– …но ухаживать за всем этим сокровищем некому, – трещала старушка. – Сын живет в Америке, дочь – на Дальнем Востоке, она просит не продавать дом…

– Ну, как тебе? – спросила Лариса, следуя за Эдгаром.

– …который строил еще мой папа и его брат, – продолжала старушка. – Когда-то наша усадьба стояла далеко от города, теперь это почти окраина. Как быстро все меняется, вы не находите? Здесь нужно кому-то жить, чтобы дом не умер, а прошу я очень немного. Мне бы оплатить содержание и все. Вы можете выбрать любую половину, вторую еще кому-нибудь сдам. Вы не пожалеете, молодой человек, это лучшее место для творческих людей.

– Почему решили, что я творческий человек? – усмехнулся он.

– По вашему лицу, – открывая дверной замок, ответила она. – У вас оно задумчиво-печальное, как у сочинителей. Прошу вас…

Лариса решила, в чем-то старуха права. Эдгару как будто неинтересен настоящий момент, он весь где-то в другом месте, другом времени, измерении, что, по-видимому, и придает ему сочинительский вид.

Мебель внутри дома была покрыта белыми чехлами, посеревшими от пыли, и достойна антикварного магазина, но добротна. Стоял даже рояль! Эдгар поднял чехол, крышку – настоящий рояль, с черными и белыми клавишами, пожелтевшими от времени.

– На этом рояле играл дядя, он был музыкантом, – поставила его в известность старушка. – На половине дяди он не поместился, его поставили сюда. Инструмент не настроен, это уже дрова, но выбросить жалко – память все же.

Эдгар тут же расплатился за два месяца, получил ключи, а через несколько минут все трое ехали в его машине назад. Старушку доставили к многоэтажке, она жила в однокомнатной квартире и была довольна, что рядом полно соседей.

– По-моему, мотор странно звучит, – заметила Лариса.

– Отвыкла от меня моя тачанка, – пошутил Эдгар, останавливаясь на пешеходном переходе. – Я отдал ее в починку на следующий день, как приехал, придется сдать еще. Вот отвезу тебя и…

– Здесь убили девочку! – эмоционально воскликнула Лариса.

– Убили?

– Те самые, которые и тебя могли убить, когда ты шел к нам.

– А… – вспомнил он. – Девочку? Ребенка?

– Ей восемнадцать, но разве это имеет значение? Сбили на глазах ее парня.

– Смотри, Сашка! – указал подбородком он.

Без сомнения, между припаркованными на обочине авто метался Сашка, пытаясь поймать машину.

– Не вздумай взять его, – заявила Лариса.

– Почему?

– У нас с ним нет… э…

Она поиграла руками, непонятно что обозначая, в это время Эдгар тронул машину с места и проехал мимо друга, бросив ей:

– Только ради тебя.

Тон, каким это было сказано, заставил Ларису устыдиться, отвернуться к окну и молчать оставшуюся дорогу. У прокуратуры Эдгар остановился, но Лариса не могла уйти без оправданий:

– Не сердись, он же бог знает что подумает, увидев меня в твоей машине, и не преминет описать это Виталику не теми красками. Но ты ведь тоже не больно любишь Алексашку, я правильно заметила?

Что ему сказать? Не любит. Лариса вышла из машины, захлопнула дверцу, а та открылась, пришлось еще раз захлопнуть.

– Почини заодно дверцу, – посоветовала. – До свидания.

Эдгар поехал в мастерскую, ведь за городом машина должна быть на ходу. А Лариса остановилась и проводила его машину взглядом – он видел в зеркало заднего вида. Зачем, спрашивается? Скорей всего, он стал в некотором роде легендой в ее глазах: любовь – кровь – смерть – страдания. Все это будоражит воображение экзальтированных девиц, но не Ларису же! Она слишком… Эдгар не подобрал подходящего слова, в полной мере характеризующего ее, и переключился на собственные мысли, их было много.

Машину сдал мастеру, в его распоряжении было два часа – куда их деть? А погода быстро портилась, тучи сгущались, наливаясь свинцом, в воздухе запахло дождем. Прохожие предусмотрительно торопились разбежаться по углам, только Эдгару было некуда спешить, грядущий дождь его не пугал. Он шел неторопливо, внимательно всматриваясь в фигуры и лица, но больше та девушка, встретившаяся на проспекте, не попадалась ему.

Поднялся ветер, значит, точно будет дождь. Эдгар повернул на улицу, которую разделила посередине широкая пешеходная полоса, засаженная кленами и липами, с одиноко стоящими скамейками. Вдоль зданий еще шагали пешеходы, опасливо поглядывая в небо и щурясь от ветра, а здесь никого. Только опавшие листья гонял безжалостный ветер по тротуару, кружил их в диком танце и бросал, на секунду стихая.