«А черт его знает почему! – сказала Алиса Палне, когда позвонила ей на следующий день. – Да, ба, в какую-то минуту я просто вышла из зала, сказав Алексу, что мне нужно попудрить нос, а сама смоталась из ресторана. А цветы, сердечки и Алекс остались за столиком. Сущий кошмар, да, я знаю, что порядочные люди так не поступают. Конечно, мне стыдно! Да, он будет прав, если заклеймит меня презрением и решит, что нам нужно расстаться! Ага. Так будет справедливо. Правильно. И знаешь, что… может быть, лучше для нас обоих! Ну вот, я и сказала, что само просилось…»

Но Алекс оказался великодушным человеком – он не заклеймил Алису презрением, и даже выказал человечность и понимание, предприняв шаги к примирению («ну, да, эти русские малость странноватые, хотя, в общем, чудесные люди!»). Он побеседовал с Алисой, как доктор с больной, и расспросил ее о самочувствии: «Дорогая, может, попить витамины – антидепрессанты – обратиться к психоаналитику?» В результате Алисе стало неловко за то, что она (уж давайте называть вещи своими именами!) морочит голову хорошему человеку. Потому что ясно ведь, что витамины и психоаналитики, хоть запринимайся, в ее случае не помогут. И хотя они с Алексом помирились, ее сомнения не только не рассеялись, а, напротив, нарастали. Как снежный ком.

Февраль, самый короткий зимний месяц, для Алисы оказался долгим. Было ощущение, что весна уже никогда не наступит.

«Я не знаю, что мне делать, как быть… Стою, как витязь на распутье, совсем потерялась!» – пожаловалась Алиса бабушке в очередном телефонном разговоре. На что ее мудрая бабушка заметила, что «счастье или несчастье, это всего лишь вопрос выбора, и зачастую мы сами сознательно выбираем несчастье, странно упорствуя в этом; но я прошу тебя, детка, все же помнить (всегда, при любых обстоятельствах!), что счастье, это – естественное состояние человека».

Алиса думала над этими словами, ходила с ними по улицам, примирялась к ним так и этак, засыпала и просыпалась с ними. Счастье – это естественное состояние человека. И… любовь.

К этому времени она уже стала догадываться о причине ее «типично русской хандры» и об истинных причинах разлада с Алексом. Дело было в том парне, которого она не могла забыть. Не случалось дня, чтобы она не вспоминала ту встречу в России накануне Нового года, глаза Данилы, его улыбку; но ей понадобилось время, чтобы понять, как много значит для нее эта встреча. Чувство к Даниле «проявлялось» в Алисе постепенно: сначала она переживала смутные и сложные эмоции, потом в ее душе что-то стало проясняться, и вдруг с беспощадной ясностью она поняла, что влюбилась в Данилу. «Я его люблю! Черт побери, люблю!» А потом даже так: «Мама дорогая, я его люблю! И что мне теперь с этим чувством делать?!»

– С этим чувством можно жить, – вечером сказала ей Пална в телефонном разговоре, – им можно питать себя долго. Собственно, всю жизнь.

– Всю жизнь… Да… – грустно повторила Алиса. – Как там в Петербурге?

– Холодно, зима затягивается, – вздохнула бабушка, – но знаешь, я сегодня видела на улице эти странные желтые цветы (твоя мать их любила!), ну эти – мимоза – и подумала: скоро весна.

В марте Маша захандрила; в ней что-то будто сломалось, и все перестало ее радовать. «Еще одна коллекция? А сколько их было за эти годы! Одной больше, одной меньше – не суть. Новый номер журнала? Но кто вспомнит о нем, допустим, через год? Очередная презентация, выставка, магазин – суета сует, надоело!»

Как-то встретившись с Инной (после Нового года они часто встречались, а в феврале Маша стала крестной матерью сына Инны), Маша пожаловалась подруге:

– Опасный симптом – ни в чем не вижу смысла!

Инна вздохнула:

– Ты просто устала, Маня, тебе надо отдохнуть! Работаешь на износ, этак скоро ноги протянешь! К тому же весна! Я вообще не люблю весну, мне в марте всегда тяжело, болею, хандрю. Весной тяжело, авитаминоз, знаешь ли…

А черт его знает – авитаминоз был тому причиной или какая иная напасть, но только в Машином организме, великолепно отлаженном, запрограммированном на работу, вдруг что-то разладилось, и на горизонте замаячила, стыдно признаться, махровая депрессия. «Отставить хандру! Надо собраться, отменить команду «вольно» и эту внутреннюю расхлябанность!» – приказала себе Маша, привыкшая по-самурайски не жалеть себя. А только вот – не помогло. Напротив, даже хуже стало к паршивому настроению еще и физические хвори добавились. В один отнюдь не прекрасный, а холодный серый мартовский день (не то зима, не то весна на улице – не поймешь!) Маша почувствовала, что заболела, и в офис не поехала; закуталась в старую шаль, легла на диван и забылась тяжелым горячечным сном.

Вечером позвонил Данила; услышав ее скорбный голос, он встревожился: «Маруся, что случилось?» В ответ Маша своим сиплым басом прокаркала, что у нее то ли грипп, то ли ангина, а, может, фантомные боли!

– Я, как персонаж известного мультфильма, – лапы ломит, хвост отваливается. Голова такая тяжелая, словно бы мне приставили голову бегемота – тяжелооо… А то еще начинает шея болеть, и хочется эту голову оторвать и где-нибудь оставить. Видели бы меня сейчас мои модели и читательницы журнала, замороченные на гламуре, – на ногах шерстяные носки, на шее вместо шелкового платка старая мамина шаль! Для соборности образа не хватает только пояса из собачьей шерсти на пояснице! Ой, Даня, не надо ко мне приезжать! Да, лекарства у меня есть, не волнуйся…

Но заботливый брат ей не поверил и уже через час примчался ее спасать. Данила привез лекарства («сразу для всего, в том числе – бессмертия!»), пакет с ее любимой едой (сыры, хрустящие багеты с травами, креветки, россыпь сладких черри, оливки, каперсы) и зачем-то две бутылки сухого вина.

– Спасибо, братик, этого, конечно, мне сейчас как раз не хватает! – хмыкнула Маша.

Данила долго шуршал на кухне: приготовил горячий глинтвейн со специями, отварил креветки, щедро сдобрил их лимонным соком и, сервировав поднос с едой (красота какая получилась!), притащил его Маше:

– Лечись!

Маша пригубила обжигающий глинтвейн, но от еды отказалась.

– Спасибо, Данечка, что-то нет аппетита, да и настроения…

Брат, даром что примчался спасать больную, сам выглядел не очень – угрюмый, осунувшийся.

– Ну а ты чего такой кислый? – улыбнулась Маша. – На завтрак съел кило лимонов?

– Так… Просто ни в чем нет смысла, – устало выдохнул Данила.

Маша чуть с дивана не упала (и Даня болеет тем же самым!) и фыркнула:

– Так уж и ни в чем? Слушай, братишка, а не рановато ли ты пришел к такому выводу? Тебе этот смысл еще можно лет пятьдесят искать. За это время, глядишь, найдешь…

Данила бессильно опустился рядом с ней на диван.

– А, – догадалась Маша, – тяжелое похмелье?

– Прямо плющит!

– Завязать не пробовал? Этак скоро сопьешься! – прокашляла Маша.